Выбрать главу
Когда там жажда битвы Найдет на королей, Они снимают шлемы С серебряных ветвей; Но каждый, кто упал, восстал, И кто убит, воскрес; Как хорошо, что на земле Не знают тех чудес: Не то швырнул бы фермер Лопату за бугор — И ни пахать, ни сеять Не смог бы с этих пор.
Но рыжий лис протявкал: «Не стоит гнать коня». Тянуло солнце за узду, И месяц вел меня, Но рыжий лис протявкал: «Потише, удалец! Страна, куда ты скачешь, — Отрава для сердец».
Снимает Михаил трубу С серебряной ветлы И звонко подает сигнал Садиться за столы. Выходит Гавриил из вод, Хвостатый, как тритон, С рассказами о чудесах, Какие видел он, И наливает дополна Свой золоченый рог, И пьет, покуда звездный хмель Его не свалит с ног.
Но рыжий лис протявкал: «Не стоит гнать коня». Тянуло солнце за узду, И месяц вел меня, Но рыжий лис протявкал: «Потише, удалец! Страна, куда ты скачешь, — Отрава для сердец».

Из книги «Зеленый шлем и другие стихотворения»

(1910)

СЛОВА

«Моей любимой невдомек, — Подумалось недавно мне, — Что сделал я и чем помог Своей измученной стране».
Померкло солнце предо мной, И ускользающую нить Ловя, припомнил я с тоской, Как трудно это объяснить,
Как восклицал я каждый год, Овладевая тайной слов: «Теперь она меня поймет, Я объяснить готов».
Но если бы и вышло так, На что сгодился б вьючный вол? Я бы свалил слова в овраг И налегке побрел.

НЕТ ДРУГОЙ ТРОИ

За что корить мне ту, что дни мои Отчаяньем поила вдосталь, — ту, Что в гуще толп готовила бои, Мутя доверчивую бедноту И раздувая в ярость их испуг? Могла ли умиротворить она Мощь красоты, натянутой, как лук, Жар благородства, в наши времена Немыслимый, — и, обручась с тоской, Недуг отверженности исцелить? Что было делать ей, родясь такой? Какую Трою новую спалить?

МУДРОСТЬ ПРИХОДИТ В СРОК

Не в кроне суть, а в правде корневой; Весною глупой юности моей Хвалился я цветами и листвой; Пора теперь усохнуть до корней.

ОДНОМУ ПОЭТУ, КОТОРЫЙ ПРЕДЛАГАЛ МНЕ ПОХВАЛИТЬ ВЕСЬМА СКВЕРНЫХ ПОЭТОВ, ЕГО И МОИХ ПОДРАЖАТЕЛЕЙ

Ты говоришь: ведь я хвалил других За слово точное, за складный стих. Да, было дело, и совет неплох; Но где тот пес, который хвалит блох?

СОБЛАЗНЫ

Что от стихов меня не отрывало? То гордой девы лик, а то, бывало, Мои «страдающие земляки» (Иль правящие ими дураки). Все это сплыло, все прошло. Когда-то При звуках песни, дерзкой и крылатой, Мечтатель, я всегда воображал, Что у певца за поясом кинжал. Теперь томлюсь единственным соблазном — Как рыба, стать холодным и бесстрастным.

Из книги «Ответственность»

(1914)

СЕНТЯБРЬ 1913 ГОДА

Вы образумились? Ну что ж! Молитесь богу барыша, Выгадывайте липкий грош, Над выручкой своей дрожа; Вам — звон обедни и монет, Кубышка и колокола… Мечты ирландской больше нет, Она с О’Лири[34] в гроб сошла.
вернуться

34

О’Лири Джон (1830–1907) — член ирландской тайной организации фениев, арестованный в 1865 г., приговоренный к двадцати годам каторги, из которых он отбыл пять, с заменой оставшегося срока на изгнание из страны. Йейтс познакомился с ним вскоре после возвращения О’Лири на родину в 1885 г. Добавим, что строка, переданная в переводе как «мечты ирландской больше нет», в оригинале читается «романтической Ирландии больше нет», ибо О’Лири олицетворял для Йейтса весь романтизм ирландской души и ирландской истории.