Высмеем мудрецов,
Портивших зрение за
Чтеньем громоздких томов:
Если б не эта гроза,
Кто б из них поднял глаза?
Высмеем добряков,
Тех, кто восславить дерзнул
Братство и звал земляков
К радости. Ветер подул,
Где они все? Караул!
Высмеем, так уж и быть,
Вечных насмешников зуд[64] —
Тех, кто вольны рассмешить,
Но никого не спасут;
Каждый из нас — только шут.
VI
Буйство мчит по дорогам, буйство правит конями,
Некоторые — в гирляндах на разметавшихся гривах —
Всадниц несут прельстивых, всхрапывают и косят,
Мчатся и исчезают, рассеиваясь между холмами,
Но зло поднимает голову и вслушивается в перерывах.
Дочери Иродиады[65] снова скачут назад.
Внезапный вихорь пыли взметнется — и прогрохочет
Эхо копыт — и снова клубящимся диким роем
В хаосе ветра слепого они пролетают вскачь;
И стоит руке безумной коснуться всадницы ночи,
Как все разражаются смехом или сердитым воем —
Что на кого накатит, ибо сброд их незряч.
И вот утихает ветер, и пыль оседает следом,
И на скакуне последнем, взгляд бессмысленный вперя
Из-под соломенной челки в неразличимую тьму,
Проносится Роберт Артисон,[66] прельстивый и наглый демон,
Кому влюбленная леди носила павлиньи перья
И петушиные гребни крошила в жертву ему.
Внезапный гром: сверкающие крылья
Сбивают деву с ног — прижата грудь
К груди пернатой — тщетны все усилья
От лона птичьи лапы оттолкнуть.
Как бедрам ослабевшим не поддаться
Крылатой буре, их настигшей вдруг?
Как телу в тростнике не отозваться
На сердца бьющегося гулкий стук?
В миг содроганья страстного зачаты
Пожар на стогнах, башен сокрушенье
И смерть Ахилла.
Дивным гостем в плен
Захвачена, ужель не поняла ты
Дарованного в Мощи Откровенья, —
Когда он соскользнул с твоих колен?
По картине Эдмунда Дюлака[68]
Ты все мои труды в сырой песок втоптал
У кромки черных чащ, где, ветку оседлав,
Горланит попугай зеленый. Я устал
От жеребячьих игр, убийственных забав.
Лишь солнце нам растит здоровый, чистый хлеб;
А я, прельщен пером зеленым, сумасброд,
Залез в абстрактный мрак, забрался в затхлый склеп
И там собрал зерно, оставшееся от
Дней фараоновых, — смолол, разжег огонь
И выпек свой пирог, подав к нему кларет
Из древних погребов, где семь Эфесских сонь[69]
Спят молодецким сном вторую тыщу лет.
Раскинься же вольней и спи, как вещий Крон
Без пробуждения;[70] ведь я тебя любил,
Кто что ни говори, — и сберегу твой сон
От сатанинских чар и попугайных крыл.
Мир в юности мне спуску не давал,
Встречал меня какой-то ярой злостью,
А нынче сыплет пригоршни похвал,
Любезно выпроваживая гостя.
I
Хожу по школе, слушаю, смотрю.
Монахиня дает нам разъясненья;
Там учат грамоте по букварю,
Там числам и таблице умноженья,
Манерам, пенью, кройке и шитью…
Затверженно киваю целый день я,
Встречая взоры любопытных глаз:
Что за дедуля к нам явился в класс?
II
Мне грезится — лебяжья белизна[71]
Склоненной шеи в отблесках камина,
Рассказ, что мне поведала она
О девочке, страдавшей неповинно;
Внезапного сочувствия волна
Нас в этот вечер слила воедино —
Или (слегка подправив мудреца)
В желток с белком единого яйца.[72]
III
И, вспоминая той обиды пыл,
Скольжу по детским лицам виновато:
Неужто лебедь мой когда-то был
Таким, как эти глупые утята, —
Так морщил нос, хихикал, говорил,
Таким же круглощеким был когда-то?
И вдруг — должно быть, я схожу с ума —
Не эта ль девочка — она сама?
вернуться
Высмеем, так уж и быть, / Вечных насмешников… — ср. со стихотворением Блейка: «Mock on, mock on, Voltaire, Rousseau…» («Смейтесь, смейтесь, Вольтер, Руссо…»).
вернуться
Дочери Иродиады… — В комментариях к «Воинству сидов» Йейтс писал, что ирландские духи — сиды — скачут верхом на ветре, и в Средние века смерчи пыли на дорогах называли пляской дочерей Иродиады.
вернуться
Роберт Артисон (сын Арта) — согласно хроникам XIV в., демон-инкуб, совративший леди Алису Кителер из Килкенни. Среди обвинений, предъявленных ей и другим «колдуньям-еретичкам», значилось: «Они приносили в жертву демонам животных, которых разрубали заживо и разбрасывали на перекрестках дорог для некоего злого духа низшего ранга именем сын Арта».
вернуться
Леда — дочь царя Фестия из Этолии, отданная в жены Тиндарею, изгнанному королю Спарты. Детьми Леды были близнецы Диоскуры, Клитемнестра и Елена Прекрасная. Последняя родилась от Зевса, который увидел Леду во время купания и соединился с ней в образе лебедя. Елена Прекрасная стала причиной Троянской войны (и всех последующих трагических событий) — тема, чрезвычайно важная для Йейтса как в историческом, так и в личном плане, ведь Елена ассоциировалась для него с Мод Гонн.
вернуться
Эдмунд Дюлак (1882–1953) — английский художник, иллюстрировавший несколько книг Йейтса, а также оформивший постановку его пьесы «Ястребиный источник».
вернуться
Семь Эфесских сонь — семеро юношей-христиан из Эфеса, которые спаслись от преследований в дни императора Деция в пещере возле города и проспали там 200 лет, до времени правления императора Феодосия (средневековая легенда).
вернуться
Раскинься же вольней и спи, как вещий Крон, / Без пробуждения… — По-видимому, отзвук поэмы Джона Китса «Гиперион», которая начинается с описания спящего Сатурна (Крона), поверженного в борьбе с олимпийскими богами и не желающего просыпаться.
вернуться
Мне грезится — лебяжья белизна… В желток с белком единого яйца. — В этой строфе Йейтс вспоминает о Мод Гонн, делившейся с ним когда-то своими детскими обидами.
вернуться
…желток с белком единого яйца — иронический намек на известную теорию любви, изложенную в диалоге Платона «Пир».