I
Где взять мне тему? В голове — разброд,
За целый месяц — ни стихотворенья.
А может, хватит удивлять народ?
Ведь старость — не предмет для обозренья.
И так зверинец мой из года в год
Являлся каждый вечер на арене:
Шут на ходулях, маг из шапито,
Львы, колесницы — и бог знает кто.
II
Осталось вспоминать былые темы:[124]
Путь Ойсина в туман и буруны
К трем заповедным островам поэмы,
Тщета любви, сражений, тишины;
Вкус горечи и океанской пены,
Подмешанный к преданьям старины;
Какое мне до них, казалось, дело?
Но к бледной деве сердце вожделело.
Потом иная правда верх взяла.
Графиня Кэтлин начала мне сниться;[125]
Она за бедных душу отдала, —
Но Небо помешало злу свершиться.
Я знал: моя любимая могла
Из одержимости на все решиться.
Так зародился образ — и возник
В моих мечтах моей любви двойник.
А там — Кухулин, бившийся с волнами,
Пока бродяга набивал мешок;[126]
Не тайны сердца в легендарной раме —
Сам образ красотой меня увлек:
Судьба героя в безрассудной драме,
Неслыханного подвига урок.
Да, я любил эффект и мизансцену, —
Забыв про то, что им давало цену.
III
А рассудить, откуда все взялось:
Дух и сюжет, комедия и драма?
Из мусора, что век на свалку свез,
Галош и утюгов, тряпья и хлама,
Жестянок, склянок, бормотаний, слез,
Как вспомнишь все, не оберешься срама.
Пора, пора уж мне огни тушить,
Что толку эту рухлядь ворошить!
Человек
Здесь, в тени лобастой кручи,
Отступя с тропы сыпучей,
В этой впадине сырой
Под нависшею скалой
Задержусь — и хрипло, глухо
Крикну в каменное ухо
Тот вопрос, что столько раз,
Не смыкая старых глаз,
Повторял я до рассвета —
И не находил ответа.
Я ли пьесою своей[127]
В грозный год увлек людей
Под огонь английских ружей?
Я ли невзначай разрушил
Бесполезной прямотой
Юной жизни хрупкий строй?[128]
Я ль не смог спасти от слома
Стены дружеского дома?..[129]
И такая боль внутри —
Стисни зубы да умри!
Эхо
Человек
Но тщетны все попытки
Уйти от справедливой пытки,
Неотвратим рассудка суд.
Пусть тяжек человечий труд —
Отчистить скорбные скрижали,
Но нет исхода ни в кинжале,
Ни в хвори. Если можно плоть
Вином и страстью побороть
(Хвала Творцу за глупость плоти!),
То, плоть утратив, не найдете
Ни в чем ни отдыха, ни сна,
Покуда интеллект сполна
Всю память не перелопатит, —
Единым взором путь охватит
И вынесет свой приговор;
Потом сметет ненужный сор,
Сознанье выключит, как зренье,
И погрузится в ночь забвенья.
Эхо
Человек
О Пещерный Дух,
В ночи, где всякий свет потух,
Какую радость мы обрящем?
Что знаем мы о предстоящем,
Где наши скрещены пути?
Но чу! я сбился, погоди…
Там ястреб над вершиной горной
Рванулся вниз стрелою черной;
Крик жертвы долетел до скал —
И мысли все мои смешал.
В груди шесть ран смертельных унося,
Он брел Долиной мертвых. Словно улей,
В лесу звенели чьи-то голоса.
Меж темных сучьев саваны мелькнули —
И скрылись. Привалясь к стволу плечом,
Ловил он звуки битвы в дальнем гуле.
вернуться
Осталось вспоминать былые темы… — В этой строфе Йейтс вспоминает свою поэму «Странствия Ойсина» (1889).
вернуться
Графиня Кэтлин начала мне сниться. — Пьеса «Графиня Кэтлин» (первый вариант — 1892) была написана специально для Мод Гонн.
вернуться
А там — Кухулин, бившийся с волнами, /Пока бродяга набивал мешок. — Кухулинский цикл пьес включает четыре пьесы — от «На берегу Байле» (1904) до «Смерти Кухулина» (1939). В первой из них двое бродяг — Слепой и Дурак — занимаются воровством, пока обезумевший Кухулин сражается с волнами.
вернуться
Я ли пьесою своей… — Пьеса Йейтса «Кэтлин Ни Холиэн», поставленная в Дублине в 1902 г. с Мод Гонн в главной роли, имела огромный эффект. По воспоминаниям современников, зрителям хотелось идти на улицу сражаться за Ирландию. Патриотическая агитация, к которой приложил руку и Йейтс, в конечном счете привела к Дублинскому восстанию и ненужным жертвам.
вернуться
Я ли невзначай разрушил / Бесполезной прямотой / Юной жизни хрупкий строй? — Йейтс имеет в виду эпизод с Марго Коллис (Раддок), молодой поэтессой с весьма неустойчивой психикой, которая приехала к Йейтсу показать свои стихи. Затем она уехала в Барселону, где пряталась в трюме какого-то корабля, потом ходила всюду, распевая свои стихи, и наконец повредила ногу, выпрыгнув из окна. Йейтс с женой прибыли в Барселону по просьбе британского консула для принятия посильного участия (в частности, финансового) в судьбе Марго. Через год он написал предисловие к сборнику ее стихов, изданных в Англии, «Лимонное дерево» (1937).
вернуться
Я ль не мог спасти от слома / Стены дружеского дома?.. — По-видимому, Кул-Парк, жилище леди Грегори, которое было продано вскоре после ее смерти в 1932 г. и обречено на слом. Фактически дом был снесен в 1942 г. На его месте сейчас ровная площадка. Мемориальный парк открыт для посетителей, которые могут прочесть на стволе огромного красного бука инициалы Йейтса и его друзей, глубоко врезанные в кору.
вернуться
Это стихотворение — как бы эпилог к пьесе Йейтса «Смерть Кухулина». В последней неравной битве древнеирландский герой Кухулин получает шесть смертельных ран и привязывает себя к скале, чтобы умереть стоя. Он говорит о том образе, что примет после смерти: «Пернатый, птичий образ, осенивший / Мое рожденье, — странный для души / Суровой и воинственной». Ремарка в конце пьесы гласит: «Тишина, в тишине несколько слабых птичьих трелей». Вся система образов явилась поэту во сне. По свидетельству жены, он продиктовал ей прозаический набросок стихотворения в 3 часа утра 7 января 1939 г.