— Вот хорошо, что мы раньше вернулись, вьюжит, а то вы совсем замёрзли бы…
Это голос Владимира Ильича. Это он, он! Вот кого могла бы она подвести, вот почему так строго предупреждал Михаил Степанович об осторожности.
— Заходите обогреться. — Это опять Владимир Ильич.
— Нет, нет, я спешу. Возле вашего дома болталась какая-то подозрительная девчонка. Мне пришлось проехать до конца посёлка, я там оставил лошадь. Благополучно оставаться!
— Спасибо, до свиданья!
В замочной скважине заскрежетал ключ.
Настя собралась с силами:
— Мочёные яблоки… Не нужно ли вам яблок… мочёных?
Прозвучало это глухо и жалостливо.
В следующий миг открылась крышка и над девушкой склонилось встревоженное лицо Владимира Ильича. Прищуренные глаза всматривались в ларь.
— Владимир Ильич… Мочёные яблоки… — всхлипнула Настя.
— Надюша, подержи-ка почту. — Владимир Ильич подхватил девушку на руки и вынул из ларя.
— Не плачьте, пожалуйста, не плачьте! И мочёные яблоки мы возьмём — фунта два, если не дорого. Боюсь, что это слишком дорого вам обошлось.
Надежда Константиновна спешила открыть дверь.
Владимир Ильич внёс девушку в комнату, усадил на диван, осмотрел её руки.
— Ай-яй-яй, мочёные яблоки стали совсем мороженые.
— Я сейчас вскипячу чай. — И Надежда Константиновна, как была в пальто и шапке, стала разжигать примус. Вскоре под чайником задрожала синяя астра огня.
Надежда Константиновна быстро сняла пальто, переобулась, поставила валенки на печку и принялась разувать девушку.
Владимир Ильич вынул из кармана варежку и стал растирать Настины руки.
Девушка не могла говорить, и её ни о чём не расспрашивали. А слёзы, противные, сами катились по щекам, и не столько от боли, сколько от досады и стыда.
Надежда Константиновна взглянула на Настины ноги и покачала головой.
— Ещё бы немного — и было бы совсем худо, но, кажется, отделались счастливо.
Пальцы на руках покалывало горячими иголками, а мизинец распух и болел.
Владимир Ильич встал:
— Уфф! А теперь объясните, пожалуйста, для чего вам потребовалось забираться в ларь?
Настя рассказала. Владимир Ильич смеялся до слёз, и Надежда Константиновна, обняв за плечи Настю, смеялась вместе с ним.
— А наш великий конспиратор вас перепугался. «Какая-то, говорит, подозрительная личность ходила возле дачи». Подозрительная личность, — сквозь смех повторил Владимир Ильич.
«И вовсе не личность, а девчонка, и глупая притом», — подумала Настя.
— А сколько вам лет? — поинтересовался Владимир Ильич, глянув на распухшее от слёз и холода лицо девушки.
— Семнадцатый… — не совсем уверенно ответила Настя и покраснела.
— Я так и думал.
И Настя не могла понять, что хотел сказать этим Владимир Ильич.
— Так вы приехали за моёй статьёй для «Пролетария»? Я так вас понял?
— Да-да. Михаил Степанович велел её доставить к вечеру, и я должна немедленно ехать. Я уже могу…
— А статья-то у меня ещё не готова, да-с, не готова, — произнёс виноватым голосом Владимир Ильич. — Мне понадобится ещё часа два-три, не меньше. Как ты думаешь, Надюша?
Надежда Константиновна посмотрела на пунцовые ноги девушки и подтвердила:
— Да, я думаю, часа три.
— Как же так — не готова? — недоверчиво спросила Настя. — Михаил Степанович говорил, что статья должна быть готова.
— Непредвиденные обстоятельства, — пожал плечами Владимир Ильич. — Замешкался… Прогулял… Пока я закончу, вы можете поспать. Вам архи необходимо вздремнуть. Как только я справлюсь, мы вас разбудим.
Настя села пить чай с Надеждой Константиновной, Владимир Ильич устроился в соседней комнате писать.
«Значит, и вправду не закончил», — решила Настя. Её оттаявшие волосы завивались кольцами на лбу, шпильки из пучка выпали, и две коротенькие косы болтались по плечам.
А потом Настя покорно положила голову на подушку, подсунутую ей Надеждой Константиновной, с наслаждением вытянула ноги под тёплым одеялом и не помнила, как заснула.
Разбудил её Владимир Ильич:
— Вам пора ехать. Если только ноги не болят Нет-нет! — вскочила Настя.
И, кстати, — продолжал Владимир Ильич, — я не только эту статью закончил, но написал вторую, весьма и весьма нужную.
Настя шла по улице. Ветер дул ей в спину и словно подгонял её. Белые и такие тёплые валенки похрустывали по снегу. Руки в тех самых варежках, которыми ей растирал пальцы Владимир Ильич, чуть пощипывало, но не от холода, а от тепла. Вот только болел забинтованный мизинец на правой руке.