— Юлейла! — ахнул Мишель, побелев. — Это пыточная камера, и это её голос! Во имя Бога, Кормак… Вперед!
Огромный норманн-гаэл безрассудно распахнул дверь и прыгнул вперед, словно огромный тигр. Мишель бросился за ним по пятам. Но сделав пару шагов, они остановились. Это и в самом деле оказалась камера пыток. На полу и на стенах висели адские приспособления, которые разум человека, изобрел для мучений своего брата. В темнице находилось три человека, Двое мужчин со звериными лицами в кожаных штанах с удивлением подняли головы, уставившись на франка. Третьей была девушка. Совершенно голая, как в тот день, когда родилась, она лежала связанной на скамейке. Рядом с ней в жаровне мерцали угли, и там же дымилась пара раскаленных прутов. Один из палачей присел, и его рука потянулась к одному из прутьев.
Из горла связанной девушки вырвался жалобный крик.
— Юлейла! — яростно закричал Мишель и прыгнул вперед. Его взгляд затянуло красным туманом. Один из немых палачей со звериным лицом бросился на франка, размахивая коротким мечом, но тот, взмахнув ятаганом, отбил удар и снес голову с плеч негодяя. А потом клинок выпал из рук Мишеля и тот упал на колени рядом со скамьёй пыток, и рыдание разорвало его глотку. — Юлейла! Юлейла! О, моя девочка, что они с тобой сделали?
— Мишель, мой возлюбленный! — её большие темные глаза, горели, как звезды в тумане. — Я знала, что ты придешь за мной! Они ещё не пытали меня… только пороли… а эти только собирались начать…
Второй немой, словно змея, скользнул к Кормаку с ножом в руке.
— Сатана! — проворчал огромный воин. — Не стану пачкать клинок твоей кровью.
Кормак резко выбросил левую руку и поймал запястье немого палача. Послышался хруст ломающихся костей. Нож вылетел из пальцев немого, которые скрючились как сброшенная перчатка. Кровь хлынула из кончиков пальцев, а рот мастера пыток раскрылся в беззвучном крике. И в тот момент, когда правая рука Кормака сжалась на его горле через открытый рот палача хлынула кровь. Его шея превратилась в кровавую массу.
Отбросив в сторону труп, Кормак повернулся к Мишелю, который освободил девушку и теперь обнимал её, переполненный радостью. Тяжелая рука, которая легла ему на плечо, вернула его к осознанию реальности. Кормак нашел плащ и отдал его, чтобы девушка завернулась в него.
— Пошли, — приказал он. — Нам нельзя тут задерживаться, потому что другие воины придут, чтобы занять место охранников в туннеле. У тебя нет доспехов…
Поэтому возьми мой щит… Нет, не возражай. Тебе нужно будет защитить себя и девушку от стрел, если вас… если нас станут преследовать. Поспешим…
— А как же ты, Кормак? — нерешительно протянул Майкл.
— Поспешите, — повторил норманн. — Я припру эту дверь скамейками, а потом последую за вами. Но не ждите меня. Это приказ, Мишель, ты понимаешь? Поспешите через туннель, идите к коням. Берете коня турка и уезжайте! Я отправлюсь другим маршрутом… Той дорогой, которой никто, кроме меня, проехать не сможет! Вы же отправляйтесь к сиру Руперту де Вилю, сенешалю Антиоха. Он — один из наших друзей! Вперед!
Кормак только мгновение простоял наверху лестницы, наблюдая как Мишель и девушка поспешили вниз по ступенькам, мимо мертвых, безмолвных часовых, и исчезли за поворотом туннеля. Потом Кормак вернулся в камеру пыток и закрыл за собой дверь. Он пересек комнату, распахнул дверь, ведущую наружу. Взглянув на винтовую лестницу, уходящую куда-то вверх, Кормак на мгновение окаменел. Он чувствовал себя обреченным.
Гигантский норманн был реалистом. Он знал, что всего лишь случай привел его в самое сердце вражеской цитадели, и это нисколько не поможет ему. В Утремере жизнь всегда была опасной. Если он и дальше будет ждать возможности неожиданно ударить по Нуреддину и Косру Малику, то ему может не представиться подобной возможности. Сейчас же у него и в самом деле были шансы отомстить так, как его желала его черная душа.
То, что он мог потерять жизнь в этой заварушке, не имело для него никакого значения. Мужчины рождались для того, чтобы умереть в бою. Во имя веры. А Кормак Фицжоффри тайно склонялся к вере своих предков — викингов, поклоняющихся в Вальхалле, и был уверен, что смерть от меча — лучшая из смертей. Мишель, освободив девушку, мгновенно забыл о первоначальном плане мести. Кормак не винил оруженосца. Жизнь и любовь были для молодых. Но мрачный ирландский воин был в долгу перед Жераром и был готов заплатить этот долг, даже ценой собственной жизни. Кормак был верен мертвецу.