мой слух: в этот непрерывный шум - воды; порыви
стый - усиливающийся и ослабевающий
шум этого ветра в этих соснах; в стрекот
этих кузнечиков и т. д.
мое зрение: в солнечное сияние ручья; движение этих
сосен (вот те на - белка!)... моей ноги,
под которой прогнулся мох и т. д.
моя плоть: (ощущение) в эту влажность, в эту мягкость
мха (ой, какая ветка меня уколола?); мой
лоб под моей рукой; моя рука на моем лбу
и т. д.
мое обоняние: ...(Тсс! Белка приближается) и т. д.
И все это вместе, и т. д., в маленьком свертке - называется жизнь. - И это все? - Нет! Всегда есть еще что-то.
Не думаешь ли ты теперь, что я - это всего лишь место свидания чувств? Моя жизнь - всегда ЭТО плюс я сам. - В другой раз мы поговорим обо мне самом. Сегодня я не буду тебе петь ни
ПЕСНЮ О РАЗЛИЧНЫХ ФОРМАХ РАЗУМА,
ни
ПЕСНЮ О ЛУЧШИХ ДРУЗЬЯХ,
ни
БАЛЛАДУ О ВСЕХ ВСТРЕЧАХ,
где среди других есть такие строки:
В Комо, в Лекко созрел виноград. Я поднялся на огромный холм, где рушился старый замок. Запах винограда там был так сладок, что я с трудом переносил его; он проникал, как вкус, в самую глубь ноздрей, и потом, когда я ел этот виноград, я уже не сделал для себя никаких открытий. - Однако я так хотел пить и был так голоден, что нескольких гроздей оказалось достаточно, чтобы я опьянел.
...Но в этой балладе речь шла в основном о мужчинах и женщинах, и если я не пересказываю ее тебе теперь, то лишь потому, что не хочу в этой книге говорить о личностях. Ибо, заметил ли ты, что в ней нет ни одного лица. И я сам, я в этой книге не более чем Образ. Натанаэль, я страж башни, Линкей. Ночь длилась достаточно долго. С высоты башни я так взывал к тебе, заря! Вечно лучезарная заря!
Я до конца ночи сторожил надежду на новый день, теперь я еще не вижу его, но надеюсь; я знаю, с какой стороны рассветет.
Конечно, весь народ готовится: с высоты башни я слышу гул на улицах. День родится! Люди, празднуя это, уже движутся навстречу солнцу.
- Что ты говоришь из ночи? Что ты говоришь из ночи, часовой?
- Я вижу подрастающее поколение и поколение, которое уходит. Я вижу прекрасное растущее поколение, растущее во всеоружии, во всеоружии радости жизни.
- С высоты башни что ты видишь? Что ты видишь, Линкей, брат мой?
- Увы, увы. Пусть плачет другой пророк; приходит ночь, и день тоже.
Их ночь приходит, наш день тоже. И тот, кто хочет спать, засыпает.
- Линкей! Спускайся теперь со своей башни. День рождается. Спускайся вниз. Посмотри внимательней на все, что есть на земле. Линкей, приходи, приблизься. Вот он, день, и мы в него верим.
КНИГА СЕДЬМАЯ
Quid tum si fuscus Amyntas.
Virgile*30
Морской переход. Февраль 1895
Отъезд из Марселя.
Неистовый ветер; ослепительный воздух. Раннее тепло; качание мачт.
Прославленное море, украшенное султанами. Судно, освистанное волнами. Впечатление подавляющей славы. Воспоминания обо всех предыдущих отъездах.
Морской переход
Сколько раз я ждал рассвета...
...на невозмутимом море...
и я видел рассвет, когда море бурлило.
Пот на висках. Слабость. Беспомощность.
Ночь на море
Море в ярости. Потоки воды на палубе. Хлопанье винта...
О холодный пот страха!
Подушка под моей разбитой головой...
В этот вечер луна над палубой была полной и сияющей - но меня там не было, чтобы ее увидеть.
- Ожидание нового шквала. - Внезапный взрыв массы воды; удушье; дурнота; новые приступы. - Мое безразличие; чт?о я здесь? - Поплавок. - Бедный поплавок на волнах.
Уход в забытье от волн; наслаждение отрешенностью; быть вещью.
Конец ночи
Утром, чересчур прохладным, моют палубу морской водой, которую достают ведрами; взбивание пены. - Из своей каюты я слышу скрип щеток на неровностях древесины. Сильные толчки. - Я хотел открыть иллюминатор. Слишком резкий порыв морского ветра ударил мне в лоб, влажные виски. Я попытался закрыть его... Койка; упасть на нее. Ах, все эти чудовищные падения до самого порта! Калейдоскоп отблесков на белой стене каюты. Теснота.
Мои глаза, уставшие видеть...
Через соломинку я тяну холодный лимонад...
Проснуться потом на новой земле, как после выздоровления... - Об этом нельзя было и мечтать.
Алжир
На берегу проснуться утром рано,
Всю ночь проспав под бормотанье волн.
Плато, где отдохнуть стремится холм,
Закат, где день беспамятствует пьяно.
И берег, где смиряется прибой,
И ночи, где любовь уснуть готова.
Ночь простирается, как рейд сторожевой,
От света здесь скрываются дневного
И мысль, и птица, и последний луч.
И в зарослях здесь замирают тени,
Вода лугов, ключи и родники.
...А впереди - обратная дорога.
Спокойны реки - корабли в порту.
И на волнах притихших дремлет птица,
На якорь встала лодка вдалеке
И вечер открывает рейд бескрайний
И дружелюбия и тишины.
Пора пришла - все на земле уснуло.
Март, 1895
Блида! Цветок Сахеля! Зимой лишенная благодати и поблекшая, весной ты предстала передо мной прекрасной. Это было дождливое утро; небо серое, нежное и грустное; запах твоих деревьев в цвету переполнял длинные аллеи; струя воды в твоем спокойном водоеме; издалека звук военной трубы.
Вот другой сад. Заброшенная роща, где под оливами слабо светится мечеть. Священная роща! В это утро здесь пытаются отдохнуть мои бесконечно усталые мысли и моя плоть, изнуренная тревогами любви. Лианы, увидев вас зимой, я не представлял, как чудесно ваше цветение. Лиловые глицинии среди колышущихся веток, гроздья, похожие на свисающие кадильницы, и лепестки, осыпающиеся на золотой песок аллеи. Шум воды; влажный шум, плеск воды у края водоема, купы сирени, заросли терновника, кусты роз. Прийти сюда одному, и вспоминать о зиме, и чувствовать себя таким усталым, что даже весна (увы) не радует; и даже хочется большей суровости, ибо такая благодать, увы, манит и зовет к одиночеству, и только желания, раболепная свита, заполняют пустые аллеи. И, несмотря на шум воды в этом слишком спокойном водоеме, внимательная тишина вокруг громко напоминает об отсутствующих.