Вытерев ему лицо полотенцем и поставив тарелку на пол, она снова забралась ему на колени, не отрывая от него взгляда, обняла за шею, и ее глаза и руки выражали легкую печаль расставания.
Скуратов почувствовал упоительную невесомость, которая явилась предвестием глубокого и темного сна. Серце билось куда-то высоко в горло, чтобы через минуту прекратить напоминать о себе. Девочка гладила его по голове.
Я люблю тебя, - сказала она.
Наклонилась к нему и быстро-быстро, как мышь, отгрызла мальчику губы своими маленькими острыми зубами.
Нет, никогда он не плакал от боли. Только ощущение реальности существования тех прекрасных и полузабытых вещей, которые невзначай однажды уронили на эту землю высшие силы, - а ведь однажды к нам так и прибыла смерть, - вынуждала его проживать это неприятное действие почти непрерывно.
Над воротами крепости висит надпись - Московское Суворовское Военное Училище. Через высокую красную стену к Скуратову прыжками мчится музыка. Она предстает перед мальчиком аккуратным ликованием солдатиков в черных мундирах перед лицом необходимости. Маленькая фигурка Скуратова на дороге, ведущей к входу в крепость, у постамента с зеленым БМП, предупреждающе смотрящим дулом орудия в небо, лежала, предощущая неотвратимое. На лице по пробитому руслу среди островов засохшей крови и грязи бежали два соленых ручья.
Лежа на асфальте, он глядел поверх ничего не говорящей ему надписи на быстро набирающую уверенность в своих силах мглу. Из клуба старой черной тучи по самому центру неба вырвался еще одна, чуть меньше размером, а потом еще, как будто тьма размножалась серией взрывов внутри себя самой. Музыка захлебывалась бибопом тонущего в озере трубача. Скуратова пронзала боль, несущаяся от головы к пальцам ног, а оттуда обратно, с множеством рикошетов. И мальчик уже услышал Запах. Он здесь. Он снова ждал его и на этот раз не упустит. Похожий запах Скуратов встречал несколько лет назад, когда оказался на овощехранилище. Запах гнилых фруктов, сильнее всего почему-то прелой дыни. И еще резкая вонь никогда не бывшего близким человеку животного, потому что такого животного никогда и не существовало в мире человеческого опыта.
От неконтролируемых волн тошноты Скуратов выплевывал желтоватые фонтаны, напоминающий этим больного детеныша кита. Он вспомнил, как летом, неподалеку от дома, в парке, гуляя с мамой, он весь вымазался в фисташковом мороженом; мама отвела его к такой же зеленой, как и он, мелкой заросшей речке и строго попросила умыться. У речки оказалось змеиное имя -- Яуза. Украдкой от мамы Скуратов выпил тогда из нее пару горстей воды.
- Яуза, - шепнул он, корчась под черным куполом неба, как от запоздалого угрызения совести.
На месте крепости, разрывая ее изображение, начали проступать, прорисовываться очертания стоящих на зыбкой темноте домов. В большинстве окон горел свет. Создавалось впечатление, что эта колыхающаяся темнота под домами - живая, будто состоящая из маленьких неутомимых существ, чье копошение свидетельствовало о скрытой от глаз деятельности. Казалось, что бездна равномерно дышала. Дома, наоборот, напоминали мир растительный, лишь безразлично покачиваясь на своем ненадежном фундаменте.
Время от времени были видны идущие между домами люди. На отсутствие даже видимости дороги и непрочность всего, что их сейчас окружало, они не обращали ни малейшего внимания, привычно держали руки в карманах, а себя держали в руках, как это было и прежде.
Что-то выдавливало из мальчика жизнь, ту жизнь, которую связывают с кровью, когда еще может болеть, когда еще возможно ждать. Громкий хруст раздираемого шва, раскатисто прозвучавший, придал происходившему трагичность и поспешность операции в дешевой больнице.
- Скитанья божьего крота,- шептал он. Нор кротовых немота. Скитанья божьего крота, нор кротовых немота
Из сплошной массы живого черного моря то тут, то там вырастают фрагменты стены. Может быть,черные туманные сгустки, очень быстро передвигающиеся по ее поверхности, выступают в роли исполнителей этой ударной стройки. Череда разбегающися клякс. Несколько десятков раз в минуту они меняют свою форму, и их тела выбрасывают в нужные им стороны тонкие, разной длины щупальца. Стена опоясывает жилой дом, идеально ровная, смолянисто-черного цвета, она ползуче движется вверх, и пока он не закрыт целиком -- можно видеть, что сам дом как бы вянет, покрывается желто-зеленым налетом, свет из окон постепенно гаснет, и дом приобретает вид одинокого и грязного старика. Сверху на него опускается крыша, и остается идеальной формы черный прямоугольный саркофаг. В таком виде этот квартал напоминает сбывшийся город будущего одного из злых гениев авангарда.
Боль прошла почти в один момент, ее заменило приятное ощущение медленного стягивания кожи. Он лежал в темноте на одной из по-новому выглядящих улиц, прямо посередине дороги, между двух совершенно одинаковых высоких черных нообразований по сторонам. Уши были словно забиты ватой, никакой посторонний шум не нарушал установившейся тишины, точно это был совет прислушаться к себе самому. Скуратов сел и оглянулся вокруг, источников света не было, но он мог видеть на небольшие расстояния, шагов на десять проглядывалась рассеянная серость, дальше стояла тьма. Одежды на нем не было, тело стало дряблым, кожа обвисла, к тому же приобрела в прозрачности; натянув ее на руке, Скуратов видел, как под ней быстро двигались маленькие черные точки. Сжимаясь в кулак, пальцы встречали небольшое сопротивление, хватая и упуская между пальцев влажную и податливую субстанцию. Еще он понял, что больше не дышит, в этом не было необходимости.
Навстречу ему на дорогу из темноты вышел мужчина. Тяжелая, загребающая походка, голова повисла на груди, неловко вскидываясь при ходьбе. Скуратов поспешил к нему, но ноги теперь мало годились для быстрой ходьбы или тем более бега, сильно дрожали и подгинались, возможность ими пользоваться как будто понемногу покидала Скуратова. Он пошел наперерез этому пришельцу, так же загребая несуществующую дорожную пыль и корректируя направление, чтобы тот не ускользнул в темноту.
Приблизившись к мужчине на расстояние вытянутой руки, он схватил его за плечо и остановил, дернув на себя. Мужчина был на удивление легкий и сразу подчинился его воле. Кожа на его голове была совсем прозрачная, и Скуратов видел под ней шишковатый череп, по которому ползали те же черные насекомые, что он видел и у себя. Пришелец теперь стоял на месте и выглядел изъеденным какой-то страшной болезнью, местами практически до дыр. Он медленно поднял голову и безучастно посмотрел на Скуратова.