Уже давно он постоянно чувствовал тень у себя за спиной. Рассмотреть ее ему не удавалось, но иногда, может быть, дразня или подбадривая Скуратова в его одиночестве, она мелькала на переферии его зрения неопределенным пятном. Появлялась ровно настолько, чтобы можно было сразу начать сомневаться в увиденном. Поэтому он ходил старательно оглядываясь по сторонам. Скуратов назвал ее дурой за то, что она постоянно прячется и морочит ему голову. Но с тенью ему было не так скучно. Теперь он привык во всем обвинять ее, он снова шел по дороге, и, если вдруг ему только казалось, что сейчас с ним может случиться что-то дурное, он начинал ругать ее про себя: дура дурой, дура дурой.Через какое-то время Скуратов твердил это уже автоматически, как молитву, укоризненнно покачивая головой. Иногда он все же ей потакал, подолгу не пытаясь ее выследить, оставляя в покое.
После того, как он увидел, что произошло с той женщиной, у него не было сомнений, что именно его ждет. Иногда он боязливо поглядывал на свою грудь, не зажегся ли там фонарик, надавливал на нее пальцами. После взрыва он долго ползал вокруг, пытаясь отыскать какие-то ее останки, но кругом было пусто, следов этого жестокого события он не нашел. Кроме зависшей позади него тени, которую он почувствовал почти сразу.
Усталость не приходила. Можно было двигаться без перерыва, озирая потускневшими глазами однообразную мглу. Один раз он еще наткнулся на живую бомбу, тело старика в финальной стадии вздувания. Но Скуратов на этот раз вернулся обратно в беспросветность и оттуда проследил за разрывом шара, чтобы услышать. Да, стекло лопнуло. Удовлетворенный этим порядком, отправился дальше. Он подумал, что к нему, наверное, теперь пристанет еще одна серая тень, но ничего такого, кажется, не случилось.
Потом он начал подолгу стоять на месте. Держа руки по швам, дрожа слабыми коленями, он застывал брошенным в поле чучелом, уверенным, что он был тут всегда. И снова шел.
Он становился почти прозрачным, кожу стянуло сильнее всего на голове, она стала похожа на вырытый из земли и тщательно обмытый череп; камень выпал из глазницы, мельтешение черных точек под кожей почти остановилось. Возможно, они выели из него все, что было можно, и теперь заслуженно отдыхали. Двигался он очень медленно и почему-то часто поворачивал обратно.
Наконец однажды он увидел нечто совсем удивительное -- перекресток. Дорога, по которой он шел, пересекалась под прямым углом с своей сестрой-близнецом. Он сел на этом перекрестке, выбрал одну из сторон, и смотрел в нее. Потом он почувствовал необходимость лечь и ждать, потому что он кого-то удерживал взаперти, как переноска для животных. Он стал раговаривать с тем, кто внутри. Повертел головой. Нет, дура дурой здесь, он чувствует. Светлело. Опять осматривается: так и есть, лежит, а в груди светлячок. Утомительная заря. Лежу. Дура дурой, кто же. Улетела. Видны серые крылья, прощальный взмах. Как на солнце. Как солнце. Посылаем лучи, скоро взорвемся. Я взорвусь, а ты - птица. А сейчас светлячок. Летает от спины к животу, от стены к стене. Я стеклянный. Живот вырос. Кажется, мимо кто-то прошел. Наступил. Кто-то беспокоит черную мать. Медленно заполняется воздушный шар. Грудь. Воздушный. Я не дышу. Вплотную смотрит белое лицо. Страшный. Глаза испуганные. Большой. Размахивает руками. Радость? Что он пытается мне сказать. Узнал? Кого он узнал? Осторожно взлетаем. Обнимает. Я тоже, наверное, рад. Я нехороший. Я сейчас полечу. Но надо проверить. Воздушный же. Надо проверить. Вот смешно будет. Лопнет? Давай посмотрим?
Собравшись с силами, он быстро, рывком, всадил себе в грудь иглу, потом еще раз, потом, уже почувствовав дикую боль, ударил себя иглой в живот. Получилось несложно. Или ему показалось, что все так быстро и легко вышло. Вот только он не услышал, лопнуло ли стекло.
Падал снег. В свете уличного фонаря путались друг с другом упитанные, пушистые кристаллы.Черный кот пробежал на прямых лапах к открытому подвалу дома, оставляя смазанные следы.
На его голове уже слежалась шапка снега. Было холодно. Открыв глаза, он обнаружил себя на скамье у подъезда. Он не знал, давно ли сидит здесь. Его разбудил стук закрывающейся автомобильной двери. Пикнула сигнализация. От машины к подъезду быстро шла женщина в зимнем пальто. Проходя мимо него, она резко остановилась.
- Эй, мальчик!
Он поднял голову, смотрел на нее. Женщина не старше и не младше его матери. На воротнике пальто лежат черные волосы, на ресницах вода.
- Ты чего раздетый? Закаляешься или из дома выгнали?
Он не ответил,потому что сам не знал точно. Хмыкнула. Поставила пакет с продуктами рядом с ним. Закурила. Пар и дым облаком висели у ее лица, неотличимые друг от друга.
- Ты чей, откуда? Похож на маленького старичка. Вот, волосы совсем седые, - поворошила рукой у него в голове.
- Ну, не обижайся на меня. Я пошутила.
Он смотрел на нее сухими, чуть покрасневшими глазами. Рот сжат в тонкую нить. Ему нечего было рассказать ей, он только знал, что нельзя ждать, пока она докурит и уйдет, потеряв к нему интерес. Он взял ее за руку.
- Скитанья божьего крота. Нор кротовых немота.
Он сказал первое, что пришло ему в голову. Наверное, угадал, потому что она слабо ему улыбнулась, пожала руку и ответила:
- В лесу лосином воют псины.
Выбросила сигарету, подняла сумку. Открыла дверь подъезда домофонным ключом.
Он посмотрел на табличку, висящую на углу дома: Изумрудная улица. Рядом старая, почти лысая сосна совсем согнулась дугой, а под ней блестела пустая бутылка из под пива. Было очень холодно, но снег почему-то все равно начал темнеть. Потом на него упал свет из окна первого этажа.
Он обернулся -- женщина стояла у открытой двери подъезда и ждала его.