— Не бойся озера лесного. Друзья у тебя в нем теперь, нет опасности в заводи. Приходи, поболтаем. Как звать тебя?
— Варварой маменька нарекла, — тонким голоском прощебетала девочка.
— Тихо ты! Нельзя Водяному имя свое говорить! Пошли скорее отсюда! — разозлился пуще прежнего Иван, потащив глупую девчонку прочь от озера.
— Ох, царевич, не умеешь ты друзей заводить, — донеслось им вслед. — Понадобится тебе помощь, обратишься ко мне, а я не помогу.
— Я у жаб болотных помощи просить не стану, — кинул через плечо Ваня, слыша смех позади, а затем плеск.
Когда вывел на полянку лесную, покрытую земляникой красноглавой, остановился царевич да грозно к Варваре обратился:
— Ты что! Совсем с разумом разругалась? Разве можно с Водяным дружбу заводить да имя свое вслух при нем произносить? Всё теперь! В любой водоем он за тобой прийти сможет и утащить к себе.
— Смешной ты. Волков бояться — в лес не ходить. Навьи духи простые. Жадные они. Задабривай их время от времени, и горя знать не будешь. Не принеси я Водяному цветочек, так утащил бы он меня. А сейчас он съест его, ляжет на дно и сны приятные видеть будет долгие дни. Цветок Рассвета ему негде взять, только я его принести могу. Не будет дух жадный меня теперь утаскивать, даже когда в отрочество войду. Русалок у него много, а тех, кто усладу нектара редкого принести может — нет. Еще и перед другими духами будет защищать меня отныне.
Призадумался Иван. Не знал он такого о темных обитателях вод. Но звучало правдиво. Хотя то, что Водяной не утащит такую красивую девочку, царевич не мог поверить.
— Всё равно, нельзя навьим духам имя свое называть, — упрямо проворчал он.
— Можно, коль в услужение к себе хочешь заполучить их.
Хитро улыбалась Варвара. А Иван непонимающе смотрел на нее. Не слыхал он никогда, чтоб духов вредных подчинить себе можно было. Сами они хорошо больно разум людской одурманивали речами своими, поэтому и из Леса так просто выходили.
— Как это? — глазами хлопал царевич, не в силах любопытство свое побороть.
— А не скажу я тебе. Вдруг духов моих к себе переманить вздумаешь, если секрет тебе раскрою, — лукаво-лукаво прищурив синие глазки с ресницами пушистыми, смешливо проговорила Варвара.
— Духов твоих? А у тебя их много?
— Много. И Полевик на зов мой приходит, и айтарки, и Зыбочник, и Дуплич, и лесовки, и Зазовка, и Аука, и Туросик, и Полудница, и даже Полуверица. К каждому подход нашла я, каждого задобрила.
Подивился Ваня. Ладно, айтарки и Дуплич — мелкие духи это, безобидные. Но лесовки, Зазовка, Аука — опасные они, дурят, заманивают в чащу темную глубокую, за частокол приводят, и никто не знает, что происходит за оградой запретной.
— Зачем они тебе? — пытался понять царевич.
— Как я тебе расскажу, не зная, кто ты таков?
— Иван я, сын Яромира Благословенного.
Улыбнулась девочка широко лучезарно.
— А я — Варенька. А ты царевич, значит. Не обманул Водяной. Маменька говорит, что из-за батюшки твоего нечисть вся эта из Леса выбралась. Добро твой папенька сделать хотел, а, получается, зло принес. Беду.
— Неправда! — обиделся Ваня, грозно брови светлые нахмурив. — Лес людей кормит и поит.
— А сколько людей погубил Лес? Сколько навья нечисть душ себе забрала? Много, Ванечка, много. Маменька говорит, что батюшка твой не с добрыми помыслами на самом деле в Лес вошел, оттого Лес злом и отвечает. Забрал что-то твой батенька у него. Нет, не грибы, поленья да ягоды, а что-то, что нельзя брать было. Не для мира людей дар создавался, а Яромир забрал.
— А кто маменька твоя такая, чтоб про отца моего так говорить? — злился всё больше царевич. — И ты кто такая, чтоб повторять слова ее вредные?
— Ванечка, то, что слова мои тебе не по нраву, не значит, что вредные они. Правду я говорю, оттого и не нравится тебе слышать ее. Правда-то — она колючая обычно. А маменька моя та, что больше других от «благ» лесных пострадала. Седовласый Свида обманул ее. Прикинулся возлюбленным давним, задурманил голову и сердце, чтобы из Леса выйти, а потом исчез. Воспоминанием стал, как эхо гулким. Ничего от него не осталось. Я только. А матушка всё никак забыть не могла, искала его. В Лес опять бросилась, у всех духов помощи просила, за частокол даже отважилась ступить. Сама Навь ей там повстречалась. Помочь обещала. Да только маменька правду узнала, что не возлюбленный ее вдруг пропал, а Свида коварный. Отказалась она от помощи Нави, а та разгневалась и обратила ее в белую цаплю. Но прознала об этом Правь светлая, сжалилась, когда узнала, что дитя есть у нее. Ослабила проклятье, да только снять полностью не смогла. Ночью маменька в птицу оборачивается, а днем человеком ходит. Полу-навий дух она отныне, но как только минет мне восемнадцать зим, заберет ее Навь, а я одна останусь.