Выходя из ванной, она ищет Антона и находит на кухне. Кухонные шкафчики из темного дерева, висящие на петлях дверцы. Квадратный стол, пришпоренный к стене. Ветер, проходящий через раскрытое окно, развивает прозрачные занавески. Вышитые на них стрекозы разлетаются над столом. Гудит белый высокий холодильник.
Антон небрежно моет липкие от сладостей стеклянные тарелки. Звенит стекло. Варя заинтересованно подходит ближе.
— Можешь достать лимонад из холодильника? — не оборачиваясь, просит он.
— Да.
Варя раскрывает полный еды холодильник, отыскивает взглядом заветный, запотевший от холода, напиток, ставит на стол. Вглядывается в окно на все еще спящего под солнцем Чернова.
«Сгоришь же».
— Ты наверное думаешь «почему он такой»? — проносится ломаный голос над ухом.
— Что?
— Не притворяйся, что не слышала. Ты первая, кого он привел, — со вздохом отвечает Антон.
— Я думаю, мы друзья, но зачем он это делает, не понимаю.
— Хах, друзья. Да, забавно, — с усмешкой цедит через белые ровные зубы Антон.
— Что смешного?
— Мой брат не заинтересован в подружках, — констатирует он, закатывая глаза.
— Хочешь сказать, твой брат гей?
— Боже, упаси мужчин от такой участи. Ему просто не нужны друзья, тем более, такие мелкие девчонки, как ты.
— С чего бы тогда я здесь? Он конечно высокомерный придурок, но не слепой.
— Заметила? А ты не высокого о себе мнения, — возвращаясь к посуде, выдает он.
— Еще бы такое не заметить. Постоянно пытается меня запугать, разговаривает, как с ребенком, командует, — присаживаясь на табуретку, бурчит Варя.
— Почему тогда ходишь за ним?
Антон принимается обтирать мокрые тарелки полосатым кухонным полотенцем.
— На то есть причины.
— Будь с ним аккуратнее. Он бывает вспыльчив и резок. В гневе плохо себя контролирует, — голос младшего Чернова обретает холодные ноты старшего. Привычное глазу игривое дурашливое выражение лица сменяется серьезным и каменным.
— Почему?
— Ты спрашиваешь почему? Хочешь сказать, не знаешь?
— Нет. Сам он мне не расскажет. Может ты приоткроешь занавесу тайны?
— А-а-а. Вот оно что. Теперь понимаю, — растеряв серьезность, его лицо становится хитрым и наигранно загадочным.
— Что ты понимаешь?
— Ладно. Я расскажу тебе, но ты держи язык за зубами, — отвечает он, бросая тарелки, закидывая полотенце за плечо. Присаживается за стол, на холодную табуретку, всматривается в Варено лицо, бесстрашно и прямо.
— Я умею хранить тайны.
Антон переводит задумчивый взгляд в раскрытое окно. Чуть погодя подбирает слова, тяжелым, наполненным серьезностью тоном.
— Когда мы жили с отцом, и нам прилетало, все нас жалели, но никто не пытался помочь. А когда его посадили, то стали твердить, что он такой же, как отец. Вместо сочувствия стали косо смотреть, подозревать во всем, на чем свет сошелся. После каждой мелкой драки, осуждать. Им было плевать на то, через что мы прошли, мы просто остались его наследниками. Родители его бывших друзей запрещали общаться с ним, раздували козни вокруг него. Учителя в школе ненавидели. Он долго копил гнев, пока просто не взрывался. Его исключили из школы. Тогда, даже мама поверила в то, что он сын своего отца, что другой дороги у него нет. Так, у него остались только мы. Когда у него были приступы ярости, только Даша его успокаивала, только она его никогда не боялась. Так что, людей он не выносит. Да, он высокомерный циник, но его вина в том, что так его научили люди? Они считают, что имеют право снисходить с небес, даровать другим свою жалость, осуждения, ярлыки. А он считает, что имеет право их презирать. Но ты, из ряда вон выходящий случай, если об этом не знала.
— Об этом я совсем не думала… А как же ты?
— А, я подкидыш.
— Да ладно?
— Видишь, как мы с ним отличаемся? Никто не верит, что у нас один отец. Тем более, я никогда не дрался. Я никогда так не злился, как он. Я люблю на гитаре играть, у меня есть друзья, мне доказывать нечего, — пряча взгляд в светлую скатерть стола, отвечает он.
Варя в ответ еле заметно качает головой, теряется в своих собственных мыслях.
— Пойдем, он уже что-то подозревает.
Они отдыхают еще час, болтая ни о чем, попивая лимонад и поедая сладости. Наконец Даша говорит, что обгорела, а у Алеши от остывшей воды синеют губы. Даша обтирает сына полотенцами и загоняет домой кушать горячий суп. Антон сам собой испаряется в делах. Варя понимает, что веселье заканчивается, и оставшись вдвоем с Пашей, наслаждается последними минутами на своем кресле.