— Когда едет Гладиатор, я вообще не играю, — сказал маленький мужичонка, все одобрительно закивали. — Он выиграет — копейку получишь, против него играть — дураком надо быть.
— Вот-вот, а кто-то против него такие деньги зарядил. На что человек рассчитывал?
Открылись кассы. Разговоры прервались на полуслове, и все устремились на ипподром. Лева пошел в обход, к конюшням.
Обогнув ипподром, он оказался у служебного входа, ведущего непосредственно к конюшням, достал свою бумажку из редакции, гадая, возымеет ли она необходимое действие. На него никто не обратил внимания, точно так же, как и на конюшне, где все было иначе, чем вчера. Ни тишины, ни покоя, все чем-то заняты, если и отвечают на приветствия, то лишь рассеянным кивком. Леве все-таки удалось переброситься несколькими фразами с конюхами, он узнал: кормят лошадь за четыре часа до езды, за полтора проминают, затем вытирают пену, перебинтовывают ноги. Лева записал все в блокнот.
У конюшни прогуливались люди, обстановка свободная, внутрь может войти кто угодно. Прогуливаются жены наездников и конюхов, проявляют интерес к результатам заездов, знают лошадей по именам, иногда держат их при мытье.
Приехала с разминки Нина, отдала лошадь, пересела в другую коляску и вновь уехала. На Гурова она даже не взглянула.
Вокруг все — в непрерывном движении: распрягают, моют, поят, прогуливают, выводят, вновь запрягают.
— Что же ты такой дурак? Когда ездить научишься? — слышался укоризненный голос Нины. Гуров стоял в стороне, понимая, что она проиграла и сейчас ей не до разговоров.
Снова все убежали на круг, Гуров один бродил по конюшне, старый Рогозин вилами ворошил сено. Очки, сползающие на потной переносице, делали его похожим скорее на бухгалтера, чем на конюха. Гурову стало стыдно своей праздности и никчемности, он предложил конюху помощь.
— Не надо. Мне помогать не надо, — раздраженно ответил Рогозин, почти крикнул, воткнул вилы и ушел в темноту конюшни. Леве казалось, что оттуда, из темноты, стекла очков сердито поблескивали в его сторону. Рогозин переживает смерть Логинова? Они были ровесниками. Присутствовал Рогозин сегодня на похоронах или нет? И ему, Гурову, не мешало бы сходить. Шляпа. Первое самостоятельное дело, надо работать, он же топчется здесь без толку.
— Молодец. Только что ты на дорожке выделывал? — к конюшне подъехала на взмыленной лошади Григорьева. — И чеку порвал зачем? И что это за лошадь такая несуразная? Стой, говорю.
Коля уже выпрягал, излишне суетился, сиял веснушками. Нина пыталась сохранять серьезность, однако улыбка светилась в глазах.
— Молодец, Нинок! — крикнул, направляясь в соседнюю конюшню тоже на взмыленной лошади, наездник. Гуров услышал, как он говорил своему конюху: — Как выиграла, как выиграла, стерва.
— Так ведь дочка Петра Степановича, — распрягая, отвечал конюх. — Кровь одна. Династия.
А Нина, присев у ворот конюшни на какой-то ржавый каркас, прихлебывала из пакета молоко в смотрела, как Коля и Рогозин запрягают гнедую кобылу. Лошадь перебирала ногами, казалось, ей доставляют удовольствие многочисленные ремни, железный мундштук она взяла охотно, при этом все время косилась на Нину, отлично понимая, что эти двое сейчас уйдут, а Нина сядет сзади, возьмет вожжи и хлыст.
— Нина Петровна, — уныло заговорил Коля, и Гуров понял, что конюх сейчас начнет просить. — Нина Петровна, — повторял он еще протяжнее, поглаживая лошадь и выглядывая из-за нее, как из засады.
— Да черт с тобой, делай, как желаешь, — Нина смяла пустой пакет, вытерла ладонью лицо и взяла у Рогозина вожжи. — Балуешь парня, Михалыч. Он же этого абсолютно, — произнесла она длинно, нараспев, — не стоит.
Только она отъехала, как Коля обратился к Рогозину:
— Классный мастер, скажи! Как Алмаза привела?
— Топай, топай. Связал Алмаза с Верочкой? — Рогозин взглянул в сторону ипподрома. — Может приехать, вполне может, — пробормотал он и ушел в глубь конюшни.
Коля через приятелей поставил деньги, хотя работникам конюшни играть категорически запрещалось. Он поставил на дубль Алмаз-Виринея. На Алмазе Григорьева выиграла, теперь Колин успех зависел от резвости Верочки и мастерства наездницы. Конюх стряхнул с себя ковбойку, направился к крану и только сейчас заметил Гурова. Смотрел на него долго, решая, слышал или нет, коли слышал, то понял ли? Гуров спокойно выдержал взгляд конюха, открыл блокнот и записал: «Конюх Коля играет».
— Пишешь? — Коля начал мыться, брызгаясь и фыркая, продолжал: — На час раньше ухожу, а разговоров-то, будто Михалыч один Верочку не примет и не умоет. Последняя от нас пошла, понял? Так ты зря тут стоишь.