Вот видишь, мой родничок, я уже не лгу. Сейчас выпью рюмочку и всё расскажу. Всё-всё-всё, до капельки.
Я дрянь, выродок. Боже мой! Сейчас начну. Только с силами соберусь. Может быть, ещё рюмочку, ты поймёшь, ты самая добрая. Нет, я обманываюсь. Ты не поймёшь и не будешь доброй. Никто не поймёт. И не надо. И правильно. Но всё равно выговорюсь, потому что больше не могу. Только пусть этого никто не узнает.
B B-у приехала за три часа до отправления поезда. С билетами, не поверишь, свободно, нигде такого не видела. Купила нехитрую булочку на вокзале и пакетик молока. Съела всё с аппетитом. Господи! Слёзы не дают писать. Нет, Ирочка, Господь меня теперь не простит.
Немного отдышалась. Поедем дальше. Я, кажется, чуточку опьянела.
Съела булочку, посидела в скверике. Время плелось, будто остановилось. И ещё это пекло... Ну ладно. Её я заметила издалека, у входа в скверик. Хорошенькая такая... Какое слово выскочило. Банальность, протёртая до дыр. Это я от тебя прячусь. Мы с тобой хорошенькие, а она... в неё просто нельзя не влюбиться! Вот, Ирочка, и вся моя правда. И слов не надо 6ы никаких. Залапают слова, и запачкают, и задушат. Видишь, Ирочка, какая я стала. Что же ты молчишь? Обругай меня, обзови последними словами, обзови сучкой несдержанной. Ну что же ты молчишь?! Ведь подумала уже, что я такая. Ведь я выродок! Выродок и дрянь!
Ирочка, думай обо мне, что хочешь. Только дай выговориться. Мне очень нужно кому-то всё рассказать, а кому, если не тебе?
Ничего этого я не хотела. Никогда ни о чём таком не думала. Ты сама знаешь. И там, в скверике, ничего ведь не было. Ну, понравился человек. Ну, улыбнулись друг другу. Может же красивая женщина понравиться другой женщине. Красивые, они всем нравятся. Правда? Правда?
Как хорошо стало, когда что-то гулко загрохотало где-то рядом, толкнуло, и за окнами поплыло, медленно, как 6ы нехотя. Какое-то облегчение и радость свалились откуда-то. Моё детское впечатление. Начало чего-то того, чего ждёшь. Поезд тронулся, томительность зала ожидания осталась в скверике, и началось приближение встречи с Колей, с новым местом, с новой жизнью.
A через пять минут пути что-то переменилось, стало не так уютно, подкралось ощущение какой-то тревоги. Может, оттого, что в купе я одна, а путь долгий. Решила выйти в коридор. Дверь открыла и опешила – а ведь было, было какое-то предчувствие – на меня смотрели её глаза: "Здравствуйте. Значит, мы с вами попутчицы?" Голос мягкий, приятный, будто он бережно притрагивается к тебе, к твоей душе. Она вошла и присела, а я осталась стоять в открытых дверях, сама не знаю почему. Стою и волнуюсь, как девочка. Она, верно, заметила это и предложила мне сесть: "Что же вы стоите? Садитесь, и будем знакомиться". Это было как-то особенно, хотя слова самые обыкновенные. "Лера", – сказала она. А я не поняла и спрашиваю: "Что вы сказали?" И это получилось как-то совсем нелепо, она ведь имя своё назвала. Видишь, Ирочка, как я ополоумела. Потом знакомились, долго разговаривали, пили чай. Про себя я радовалась, что до конца пути, а это двое суток, с попутчицей, не одна. Нет, неправильно. Радовалась, была счастлива, что еду именно с ней, с Лерой. A почему "про себя"? Очень хотелось признаться в этом ей. Но не осмелилась. Вот то чувство, с которым я провела двое суток – не осмелилась. Не осмелилась сказать, не осмелилась противиться, не осмелилась сдержаться. Но не осмелилась не в каком-то дурном смысле, нет. Просто испытывала какой-то трепет, боялась что-то разрушить. Вот и до6оялась.
Хорошая дорога, когда времени не замечаешь. И мы с Лерой заболтались, проглядев, как к нам подкралась третья попутчица, ноченька, молчаливая и коварная. Решили ложиться спать, а она, наверно, только усмехнулась.
Ирочка, родничок мой, как я теперь волнуюсь! Аж руки трясутся. Я не хочу, говорю им, чтобы перестали, а они не слушаются. Видишь, буквы пляшут.
Как это случилось?.. Лера, совершенно не смущаясь, разделась... догола разделась, но не легла сразу. Сидя напротив меня в таком не дорожном виде, она принялась... она принялась будить свои груди прикосновениями рук. Я ощутила какую-то неловкость, за себя, вернее, от своего присутствия, оттого что я смотрю. И в то же время я смотрела и любовалась её красотой. Ещё я чувствовала её взгляд на себе. И, чтобы куда-то девать себя, чтобы наступило что-то другое, я сказала Лере, что она очень красивая. Лера встала, наклонилась надо мной и стала говорить: " Ну-ка, поднимайся. Снимай платье". Я подчинилась. Мне почему-то захотелось подчиниться. "Смотри, какая ты красивая!" Она говорила и сама раздевала меня. А я подчинялась. "Смотри, какие у тебя плечи. Какая у тебя грудь". Она говорила и касалась своими руками моего тела. И мне было хорошо. Во мне словно проснулось какое-то волнение.