Хотя сравнение было банально, форма, в каковую облекла его Петина, заставило Сальвидиена улыбнуться.
Было около полудня, когда он пришел. в Сигилларии. Вилла Петины расположилась на самом берегу Орфита, и с реки веяло прохладой. Ворота открыл старый раб в опрятной цветной одежде, при положенной его должности палице, и в ошейнике, разумеется, не серебряном. Тут же появилась служанка – полная противоположность виденной им прежде – маленькая, изящная, с кудрявыми, красиво уложенными волосами, в нарядном голубом платье – и без всякого ошейника, но при стеклянных бусах, и проводила его к госпоже. Каким образом она умудрялась одновременно стрелять в него глазами и демонстрировать крутой изгиб бедер, грубым мужским умом было не понять.
По пути к дому они миновали кипарисовую аллею, в которой Сальвидиен увидел статую Сминфея-стреловержца, а в атриуме – алтарь предков. Итак, Опилл, либо вещавший его устами Евтидем – солгали насчет безбожия Петины. Сальвидиен в этом и не сомневался.
Петина дожидалась его в табулярии. Два кресла, обтянутые кожей офиусской выделки стояли друг против друга, одно на небольшом мраморном возвышении. Петина появилась почти одновременно с адвокатом в сопровождении Гедды – правда, без собак, что несколько успокаивало. Сердечно поздоровавшись, она взяла у Сальвидиена свиток с речью, села и принялась читать. Гедда заняла место на приступке у ног госпожи. Чтоб рабы в присутствии хозяев сидели, да еще без дела – подобное действительно нарушало приличия, но Сальвидиену почему-то трудно было представить, чтобы эта девица овевает госпожу опахалом, подает ей сласти или расправляет складки на одежде.
Покуда Петина читала, Сальвидиену ничего не оставалось, кроме как разглядывать ее. Светские дамы в этот час обычно только покидали постель, но Петина сегодня, несомненно, встала рано. Она была не из тех женщин, которые способны встретить гостя неприбранной и непричесанной, а для того, чтобы выглядеть подобающим образом, нужно было потратить много времени. Сегодня на ней было платье шафранного цвета, на плечах – шелковое покрывало, шею украшало ожерелье из солнечного камня, оправленного в золото, прическу – диадема из хризолитов. Ногти были выкрашены не пурпуром, как заведено, а золотым порошком. Все эти цвета, как правило, не идут женщинам с темными волосами и глазами, но Петине почему-то были к лицу. Все-таки она была очень хороша. Старые моралисты, обличавшие женщин, носящих шелковые и кисейные платья, благодаря которым они не показывают любовникам в спальне больше того, что видят прохожие на улице, были не совсем неправы, но, чтобы осмелиться облачиться в такой наряд, надо обладать подобающей фигурой.
Вернув ему копию речи, Петина продолжала:
– Что до обвинений в колдовстве, то ты, верно, и сам понял, что это уловка, неуклюжая и глупая, как сам истец…
– Безусловно. Но что заставило его заговорить об убийстве?
– Убийство? – улыбка изогнула безупречные губы. – Убийство было. Когда же это случилось, Гедда, полгода назад?
– Четыре месяца, госпожа моя, и десять дней.
Впервые Сальвидиен услышал ее голос. Почему-то он ожидал некоего нечленораздельного рычания, как если бы заговорила собака, но, хотя голос рабыни был заметно ниже, чем у госпожи, он был столь же ясен и чист, и отличался таким же безупречным выговором.
– Мы возвращались с празднества, которое устроил на реке наш дорогой Луркон. Был прекрасный прохладный вечер, и мне захотелось пройти пешком. Я велела рабам с носилками идти поодаль. При мне была только Гедда. Собак она спустила со сворки. Должно быть, это и ввело в заблуждение грабителей, когда мы проходили через сады Бальбина – две безоружные женщины показались им легкой добычей… – Петина сделала драматическую паузу.
– И что же?
– Негодяев было двое. Две женщины, два разбойника, две собаки – в этом есть что-то от магии чисел, не так ли… если Евтидем когда-нибудь о ней слышал. Одного грабителя Аллекто и Пифон разорвали в клочья. Второй, видя, что случилось с его сотоварищем, бросился прочь, но псы устремились за ним, догнали, свалили на землю и держали так, пока не прибежали мои нерадивые рабы, а вслед – стража префекта, каковой незадачливый грабитель и был передан. Никогда не интересовалась его дальнейшей судьбой. Возможно, – она поморщилась, – до того он и впрямь был свободным, но теперь, если жив, он с этим званием попрощался. Вот история, которой столь трогательно Опилл украсил свое обвинение.
Сальвадиен сделал пометку на табличках.
– Значит, этот случай дал основание обвинить тебя в убийстве и колдовстве? Хотя ты спасала свою жизнь, более того, послужила благу Ареты?
– Увы. Но вполне допускаю, что Евтидем искренне верит в свой навет. Мои собаки очень хорошо обучены. Настолько хорошо, что люди со слабыми головами, видя, как точно псы исполняют приказы, начинают толковать о колдовстве..
– Как тебе удалось добиться такого?
– Вовсе не мне… Гедда! Расскажи господину, как тебе удалось обучить Аллекто и Пифона.
Гедда подняла голову. Глаза у нее были настолько густо-синего цвета, каковых, доселе полагал Сальвидиен, в природе не встречается. Такие глаза любили изображать в стихах современные элегики, у которых нынче модно было воспевать северных женщин, и предположительно только в их воображении и существовали.
– Лучше видеть, – сказал она.
– Что за восхитительная лапидарность, – усмехнулась Петина. – Но она права. В следующий раз я покажу тебе, как Гедда с ними занимается. Довольно удачно, что здесь имеется небольшая арена. Прежний владелец виллы любил развлекать гостей схватками меченосцев. Там я держу своих любимцев, а Гедда их воспитывает.
– Не на псарне?
– Нет. Меньше беспокойства. Бравроны и так злы от природы, а этих еще нарочно обучали – они могут перегрызть других собак. Но не кажется ли тебе , друг Сальвидиен, что мы говорим о собаках слишком долго?
– Вероятно, госпожа моя. Но то, о чем я хочу спросить тебя дальше, менее увлекательно, чем убийства, грабители и колдовство. Приносит ли доход имение Гортины?
– Последние пять или шесть лет – да. До того оно было убыточным. Пришлось посадить часть рабов на землю, выделив им по участку, и брать с них оброк. И это оправдалось. Конечно, люди, подобные Евтидему, таких обычаев не одобряют. Они следуют «Наставлениям» своего любимого Порцелла Магна – выжать раба, как лимон, а то, что останется, сбыть по дешевке, чтобы не обременять хозяйство. Но рабы трудятся гораздо лучше, если к ним относиться по-доброму. Я не продаю их в рудники или в общественные мукомольни даже тогда, когда они стареют. Всегда можно найти в поместье или в доме работу полегче, которая по силам одряхлевшим. Ясно, что это должно взбесить Евтидема с его старозаветными привычками, но я не понимаю, друг Сальвидиен, к чему ты клонишь?
– Если дела обстоят именно так, как ты говоришь, госпожа моя, стоимость имения Гортины должна превосходить не только невыплаченную якобы часть долга твоего покойного супруга, но самый этот долг.
– Конечно, превышает! И вместе с процентами. Я бы оценила его не меньше, чем в миллион, хотя… чтобы ответить точно, нужно проверить отчеты управляющего. – Внезапно она сжала руки. – Кажется, я уловила ход твоих мыслей.
– Я не сомневаюсь. Евтидему выгодно представить ситуацию так, будто ты не умеешь вести хозяйство. А я докажу, что он искажает данный вопрос так, как и все остальные. Если ты представишь отчет о процветании имения…
– Нужны точные цифры?
– Желательно. Это произведет благоприятное впечатление на судей.
Петина нахмурилась.
– Но заседание суда послезавтра… можно не успеть.
– Не думаю, что судьи управятся в один день.
– Слышишь? – Лоллия Петина обернулась к рабыне. – Поедешь в Гортины, проверишь записи управляющего о доходах и расходах и составишь отчет.
Гедда встала.
– Немедля?
– Нет, лучше к вечеру, по холодку.
– Лучше бы сказать Смикрину, чтобы все приготовил к отъезду.
– Хорошо, распорядись. Но не задерживайся. Скоро будут гости, и я хочу, чтобы ты была при мне.