— Невероятно, но это любовь! — прошептал месье Лесюр.
Никогда бы он не подумал, что ему суждено еще раз испытать это чувство. Он расправил плечи и твердым шагом направился в частное сыскное бюро, где сделал запрос о молодой особе по имени Лизетта, работающей манекенщицей по такому-то и такому-то адресу. Затем, вспомнив, что сенат обсуждает вопрос о французском долге Соединенным Штатам, он взял такси, отправился в это великое учреждение, вошел в библиотеку и, опустившись в свое любимое кресло, погрузился в сладкую дрему. Ответ на свой запрос он получил из сыскного бюро через три дня. Все было как нельзя проще. Мадемуазель Лизетта Ларьон жила со своей вдовствующей теткой в двухкомнатной квартире парижского района Батиньоль. Квартплата составляла две тысячи франков. Ее отец, ветеран войны, держал табачную лавочку в маленьком городке на юге Франции. Лизетте было девятнадцать лет. Она вела спокойную жизнь, любила ходить в кино и не имела, насколько удалось выяснить, любовника. О ней хорошо отзывалась консьержка, ее любили подруги, с которыми она работала в салоне. По всем данным, она вполне заслуживала доверия, и сенатор не мог не подумать, что ее послало само небо, чтобы он утешился и отвлекся от тяжких трудов, связанных с государственными делами и суровыми требованиями большого бизнеса.
Нет необходимости подробно излагать все, что предпринял месье Лесюр, дабы достичь заветной цели. Он был слишком занят, чтобы самому заниматься этим делом, но имел личного секретаря, который прекрасно находил подход к избирателям, еще не решившим, за кого отдать голос, и который наверняка сумел бы доказать честной, но бедной молодой женщине все выгоды, проистекающие из дружбы с таким человеком, как его патрон. Личный секретарь нанес визит вдовствующей тетке, которую звали мадам Саладен, и сообщил ей, что месье Лесюр, идя в ногу со временем, очень интересуется кинематографией и склонен заняться производством фильмов (это показывает, как много может извлечь умный человек из обстоятельств, мимо которых заурядная личность пройдет, не заметив их). Месье Лесюра поразили внешность мадемуазель и ее умение одеваться, и он подумал, что она могла бы неплохо сыграть роль, для которой он как раз ищет исполнительницу. (Будучи умным человеком, сенатор старался искажать истину как можно меньше.) Затем личный секретарь пригласил мадам Саладен и ее племянницу на обед, где они могли бы ближе познакомиться с сенатором, а он мог лучше уяснить, действительно ли мадемуазель Лизетта столь фото- и киногенична, как он полагает. Мадам Саладен сочла предложение весьма разумным и обещала поговорить со своей племянницей.
Когда мадам Саладен изложила Лизетте суть своего разговора с личным секретарем сенатора и объяснила ей, какое достойное и высокое положение занимает их благодетель, сия молодая особа лишь передернула плечами.
— Cette vieille carpe! — сказала она; в не очень точном, но буквальном переводе это означало: «Ах он старый карп!»
— Какая разница, карп он или нет, если он даст тебе роль? — спросила мадам Саладен.
— Et ta soeur, — заметила Лизетта.
Эта фраза, которая буквально означает, конечно, «и сестрицу твою» и звучит на первый взгляд вполне безобидно и даже бессмысленно, на самом деле несколько вульгарна. Воспитанные молодые девушки, как мне кажется, употребляют ее лишь в том случае, если хотят кого-то шокировать. Она выражает самое решительное недоверие и в точном переводе на язык улицы слишком груба для моего целомудренного пера.
— Как-никак, а мы шикарно пообедаем, — продолжала мадам Саладен. — Ты ведь уже не ребенок, в конце концов.
— Где, он сказал, будет обед?
— В «Шато-де-Мадрид». Это же самый дорогой ресторан в мире!
Воистину это так, и вполне понятно почему. Кухня там превосходная, винный погреб славится повсюду, а расположение ресторана таково, что сидеть в нем мягким летним вечером — одно удовольствие. На щечках Лизетты появились очаровательные ямочки, а на больших алых губах — улыбка.
— Я могу взять платье из салона, — задумчиво проговорила она.
Через несколько дней личный секретарь сенатора посадил мадам Саладен и ее прекрасную племянницу в такси и отвез в Булонский лес. Облаченная в один из самых удачных образцов своего салона, Лизетта выглядела настоящей принцессой, да и мадам Саладен была весьма представительна в своем собственном платье из черного атласа и в шляпке, которую Лизетта сама для нее соорудила по этому случаю. Секретарь представил обеих дам месье Лесюру, который приветствовал их с благосклонным достоинством политического деятеля, встречающего жену и дочь одного из влиятельных избирателей. Со свойственной ему проницательностью сенатор угадал: именно за таковых приняли бы мадам Саладен и Лизетту люди, знавшие его в лицо, окажись таковые за соседними столиками. Обед прошел удачно, и меньше чем через месяц Лизетта перебралась в прелестную квартирку, достаточно отдаленную как от ее места работы, так и от сената, и отделанную в самоновейшем стиле одним из модных декораторов. Месье Лесюр попросил Лизетту остаться в салоне. Его устраивало, чтобы в те часы, которые он посвящает бизнесу и государственным делам, она также не сидела сложа руки, а то долго ли до беды! Он отлично понимал, что если женщине весь день нечего делать, она способна истратить куда больше денег, чем женщина при деле. Умный человек должен думать и о таких вещах.