— Но возраст — понятие иллюзорное.
Как бы восстановить контакт? Нужно начать с начала, с самого начала. И раньше так случалось. Как будто перед тобою накрытый стол, только садись. Но нет: надо было все всегда начинать с начала. Как будто перед тобой — электробатарея с полным зарядом. И вдруг оказывается, она уже разряжена. Всегда так. Или заряжена, но гневом. Никогда я не мог в тебе разобраться.
— Возраст не иллюзорное понятие. Но дело не в том, что вы стары, мне слово «старость» ничего не говорит.
— И потом — очки.
— При чем тут очки?
— Почти лысый.
И уже ссутулился. Немного.
— Человека любят не за то, что кажется, а за то, что есть. И то, что есть, не просматривается сквозь то, что кажется. Либо просматривается и выходит на поверхность. И становится явным.
— Но тогда — почему, Элия? Почему я вам не нравлюсь?
— Да очень просто — потому что вы не вызываете у меня влечения. Почему я должна испытывать к вам влечение?
Нелепый вопрос. Почему? Да потому, что я — это я, но как сказать это? Сказал я вот что:
— Потому что мое чувство пересиливает все ваши доводы. Потому что в конечном счете, может быть, мы — одного возраста.
Начать с начала.
— Может быть, мы — одного возраста.
Лучик света, словно палец, коснулся твоей щеки. Невидимый пушок, еле его касаюсь.
— Элия, можно, я поцелую вас?
— Не говорите глупостей.
Лучик света, словно палец, коснулся твоей щеки. Медленно провожу им по твоей щеке, и все во мне сжимается. Белокурые волосы, зачесанные кверху, шелковистый затылок. Невесомый лучик, mon amour, скользнул по линии шеи, по изящному контуру уха, куснуть бы твои губы, my love. И тут мое лицо придвигается к твоему, напряженное молчание разделяет нас, твоя рука в моей. Она у тебя костистая, я уже говорил. Руки у тебя некрасивы, зато красивы жесты, рот некрасив, но красива улыбка. Склонив голову, придвигаюсь все ближе к тебе, ты застыла в ритуальной позе. Торжественная. Красивая, чистая, белая. Из какой-то синтетики? И вдруг — самому не верится, — словно дематериализуюсь мгновенно и устремляюсь к тебе, чуть касаюсь в пароксизме желания — в неистовстве, в напряжении, на пределе душевных сил, — касаюсь нематериальным поцелуем твоего лица. И режущая растроганность, все волокна моего существа пронизало безмолвным криком. Смотрю на тебя, дрожа всем телом.
— Ну-ну, не делайте томных глаз.
Элена долго держалась со мною так же, как ты, даже когда мы стали близки, ставя меня перед самим собой, надламывая мою внутреннюю цельность.
— Надень очки, может, тогда справишься, — сказала она мне однажды в постели.
Чуточка иронии — и вся моя цельность вдребезги.
— Ну-ну, не делайте томных глаз.
А у меня глаза заволокло нежностью, тебе, наверное, видно даже сквозь запотевшие очки. Машинально протираю их, смотрю на тебя сквозь чистые стекла, ты напряглась. Ледяная, высокомерная, взгляд пристальный, алмазно твердый. Только по лицу пробежала мгновенная алость. Как по легким волнам отсвет заката, там, на пляже, на юге. Я взял книгу, лежавшую тут же, ты проявила к ней живейший интерес. Открыла ее сразу же, стала объяснять, это был комикс.
— Так, значит, нынешняя молодежь… Но это же детские книжки. Истории в картинках…
— Это не детская книжка, — сказала ты.
И следовало бы научиться разбираться в такой литературе — я уже научился?
— Никогда не пробовал разобраться.
Надо было разбираться. Вот, видите этот знак? Кажется, то была звездочка — и ты пролистнула несколько страниц, я попытался понять, что там такое. Какая-то история про амазонок, насколько я понял, что-то в этом роде, я видел твои зубы, в оскале был вызов, я попытался понять, что там такое. Пока не подумал, что… Может ли быть? Агрессивно феминистская притча с сафическим привкусом. Патологическая ненависть к мужчинам — может ли быть? Ты из синтетики? Лед глаз твоих не растает и при тысяче градусов. Злобное наслаждение. Элия излагает содержание комикса:
— Они договорились, что никогда не уступят мужским домогательствам.
И одна нарушила клятву. Хищная радость: