Смрадные болота, пустыни с алым песком, из которого вырастали чёрные башни; земли, поросшие белесыми тошнотворно пахнущими грибами, порождавшими бабочек со змеиными телами; скопления кривостенных строений, среди которых дрались, совокуплялись, убивали или пожирали друг друга живьем сгорбленные фигуры на полусогнутых лапах-ногах — злобные пародии на людей,— крысолаки с длинными лицемордами, когтистыми лапами и полными острых зубов пастями…
Но ужаснее всего было даже не ощущение достоверности окон-картин, а чувство, что из глубины их за мной наблюдают сотни едва различимых глаз: алых, ядовито-зелёных, пронзительно-жёлтых, кроваво-оранжевых… Обитатели картин заметили мой приход, учуяли запах, уловили излучения мозга и застыли, замерли, затаились, готовые рвануться из своих реальностей, чтобы схватить, пожрать или, ещё того хуже, затащить в свой мир сумасшедшей, шизофренически перетекающей из формы в форму материи, круговерть которой не знала начала и конца…
С некоторых пор меня и без того стало преследовать ощущение устремлённого в спину недоброго, изучающего и выжидающего чего-то взгляда. Ни дать ни взять Всевидящее Око Владыки Мордора бдительно следило за тем, как я чищу зубы, хожу по малой и большой нужде. Смех смехом, однако мурашки порой начинали бегать по спине, и подмывало то ли перекреститься, то ли прочитать «Отче наш». Причем любопытно, что стоило мне отъехать от Питера на полсотни километров, и чувство это исчезало. Довелось мне давеча побывать по фотографическим делам в Тихвине — так будто чистым воздухом надышался, сбросил с плеч непосильную ношу, скинул годков десять, хотя мне всего-то тридцатник и жаловаться на груз лет вроде бы не к лицу…
—▫Откуда же явится к нам зло, которое ты столь старательно живописал?▫— спросил я Вальдемара, стряхивая овладевшее мною оцепенение.— Из неведомых бездн космоса или из океанских глубин?
—▫Оно просочится сквозь прорехи в ткани мироздания, притянутое злом, царящим в наших душах,— сказал он многозначительно и непонятно, в лучших традициях прорицателей.
—▫Большому царству суждена гибель,— процитировал я, естественно не точно, ответ Дельфийского, если не ошибаюсь, оракула, данный Александру Македонскому на вопрос, чем закончится его война с персами.
—▫Знал бы прикуп — жил бы в Сочи,— лаконично ответствовал Вальдемар, выразительно пожимая плечами.— Я художник, а не предсказатель. Мое дело — прокукарекать вовремя, а уж рассветёт или нет — от меня не зависит. И не мне судить, почему запаздывает рассвет.
—▫Свет…— эхом повторил я, чувствуя, что меня угнетает и обессиливает мертвенный свет люминесцентных ламп, которым Вальдемар явно отдавал предпочтение. Как могут наши художники работать в мастерских, если в них никогда не заглядывает солнце, не попадает дневной свет?..
—▫Ладно, пора глотнуть живой воды и перейти к более приятным темам.— Вальдемар с хрустом потянулся и заговорщицки подмигнул мне.— Ктулху ведь не только порождает ужас и сеет гибель. Верующим и служащим ему он дарует вечную жизнь. У любой медали есть обратная сторона. Загляни в эту комнату, и ты поймёшь, что я имею в виду. А я принесу водку, чтобы отметить твоё посвящение. Эту серию работ я назвал «Сияющие глубины».
Он распахнул ещё одну дверь, а сам направился на кухню.
Глубины, запечатленные Вальдемаром на холстах, которыми была заставлена третья комната, впечатляли и были и впрямь сияющими. В прозрачных водах, пронизанных зелёным и голубым светом, над дивными городами, среди садов и парков из разнообразных водорослей парили странные существа, размытые силуэты которых напоминали одновременно рыб, птиц и людей. Одни из них были похожи на мант или скатов, другие — на легендарных русалок. Сравнения эти, однако, были грубыми и приблизительными, поскольку картины запечатлевали некие призрачные миры, в которых формы живых существ не являлись постоянными и преображались в соответствии с их желаниями. Более того, менялись даже очертания выраставших из утесов башен, возносящихся к поверхности вод, пропитанных тёплым солнечным светом. Рассеивались, расплывались ажурные, словно сотканные из серебристых пузырьков конструкции неведомого назначения, среди которых скользили разноцветные вуалехвосты и стайки пестрых крылатых, как бабочки, рыб. И вновь складывались в нечто ещё более причудливое и непонятное, похожее на исполинскую диадему, образованную мириадами ослепительно сиявших снежинок…