Мы выхлебали бутылку минеральной — за всё это время на парковке не появилось ни одного человека, и я с ужасом представил, сколько людей потеряла нынче Северная столица.
Парковка была забита машинами, которые никогда уже не понадобятся их хозяевам, и мне пришлось помучиться, чтобы вывести «пятнашку» на проезжую часть. Бедный Матя! Бедный господин Ветчинко! Боже, как ужасно сознавать, что они превратились в этих мерзких чёрных тварей со скользкими, словно отполированными и смазанными маслом телами… Или были сожраны ими…
—▫Прикури мне сигарету,— попросил я, выбираясь на шоссе.
Дождь полил сильнее, темнота сгустилась, и фонари казались лимонными кляксами на грязно-фиолетовом фоне. Рулить одной рукой было не то чтобы трудно, но неловко. Сигарету приходилось перекатывать из одного угла рта в другой, чтобы избавиться от евшего глаза дыма,— левая рука отказывалась держать даже её и болела всё сильнее. В общем-то, это было неплохо, потому что отвлекало от мыслей о каннибальской трапезе, происходившей, вероятно, по всему побережью Финского залива…
—▫Прежде всего нам надо заехать в травмпункт,— сказала Катя, протерев мокрое лицо найденной в бардачке салфеткой.— Смотри, какая тушь — совсем не течёт! А в домах почти нет света. Одно-два окошка горят, обратил внимание?
—▫Нет,— просипел я, с трудом выравнивая «пятнашку». Её уже пару раз заносило на мокрой дороге. Дождь хлынул как из ведра, и «дворники» едва справлялись с потоками воды, заливавшей лобовое стекло.
—▫Не гони,— посоветовала Катя и всхлипнула.
—▫Не реви,— сказал я.— И без того сыро и муторно.
Мы ехали по неправдоподобно пустому шоссе. Нам не попалась навстречу ни одна машина. Сзади тоже никого не было. Левая рука болела всё сильнее, и вести Матину «пятнашку» было страшно неудобно. Вкус сигареты был невыносимо горек, под стать мыслям…
—▫Ты знаешь, они ведь не все превратились в акул. И этих, беспомощных, неповоротливых карасей-переростков,— внезапно сказала Катя.— Два или три человека, войдя в воду, стали ихтиандрами. Вроде тех, что Вальдемар рисовал. Заметил?
Я отрицательно мотнул головой, подумав, что у Кэт от пережитого слегка скособочило крышу.
—▫Ты в это время орал, чтобы люди не лезли в воду. Потому и не видел. Или внимания не обратил. Мужчины вообще многого не замечают…— Она помолчала и, видя, что я не собираюсь отвечать, добавила: — Я поняла, почему Ктулху пощадил Питер. Ему незачем разрушать город, который рано или поздно станет частью его подводного мира. Понимаешь? Мне ещё тогда, в мастерской Вальдемара, показалось, будто я узнаю подводный город на одной из картин. Сны Вальдемара — это не подсмотренные куски жизни какого-то иномирья. Он заглянул в будущее. В то время, когда нашу планету покроет вода и над поверхностью её останутся торчать лишь верхушки скал, похожих на сторожевые башни…
Теперь она замолчала надолго, и я решил, что нет, с крышей у неё всё в порядке. Просто она увидела эту бойню по-своему, иначе, чем я. Наверное, каждый уцелевший свидетель явления Ктулху увидел и понял его по-своему…
—▫Завтра пойду в Никольский собор, поставлю свечку Божьей Матери,— сказала Катя и начала вытирать салфеткой глаза.
—▫Блажен, кто верует,— пробормотал я.
Катя громко высморкалась и отвернулась от меня, чтобы я не видел текущих по её щекам слёз.
Вдали замерцали редкие огоньки, мы подъезжали к Стрельне. Стало быть, не все жители её нашли свою смерть в волнах Финского залива, подумал я, но ни облегчения, ни радости эта мысль мне почему-то не принесла. Ктулху показал нам, чего мы стоим. Вопрос в том, сумеем ли мы стать другими? Захотим ли?
А что, господа хорошие, до явления Ктулху никто из нас, глядя в зеркало, не догадывался, кто он есть на самом деле? Правда, Оскар Уайльд говорил, что «зеркала отражают одни лишь маски». Но он же утверждал, что «маска говорит нам больше, чем лицо»…