Спустя несколько щелчков мышкой на экране появляется узор из темных пятен, разбитых на квадраты.
– Семь – шесть или шесть – пять? – вопрошает он сам себя.
Наконец решает, изучает выделенный квадрат, стирает его, щелкает на следующий и увеличивает его.
– Есть! – хмуро произносит он.
Даже не пытаясь вникнуть в причину его ликования, я беру свой чемоданчик и направляюсь к двери.
– Вы не хотите присутствовать при успешном разрешении вашей миссии?
Я, нахмурившись, оборачиваюсь.
– Успешного не в том смысле, как вы надеялись, – поглощенно продолжает он, – но все придет к одному. Я обнаружил в глазу четырнадцатое отражение.
Я возвращаюсь обратно. Он указывает мне на скопление ничем не отличающихся от остальных темных пятен, что-то набирает на клавиатуре, и насыщенные цвета выявляют смутный силуэт коротко стриженного человека с горбатым носом.
– Морфинг? – наугад спрашиваю я.
– Еще лучше. Это последнее поколение денситометров. Там, где человеческий глаз может различить лишь тридцать два оттенка серого, он способен уловить порядка двухсот пятидесяти шести. Я обнаружил это четырнадцатое отражение, еще когда работал с уже существующими фотографиями, но для перестраховки сделал новый снимок оригинала при помощи… Вы слушаете?
Мои мысли перескакивают с одной картинки на другую; меня охватывают те же ощущения, что и во время экспертизы на раздвижной лестнице.
– Если вы по-прежнему настроены скептически, нет никакого смысла продолжать объяснение.
– Я уже и не знаю, что думать, Кевин. Глаза живые, я видела это. Они… Не могу подобрать другого слова. Они смотрели на меня.
– Добро пожаловать в наши ряды. Поверьте мне, я и сам прошел через все это. Помните Хуана Гонсалеса, индейского переводчика, стоящего по правую руку от епископа? Я покопался в его глазах и вот что обнаружил внутри. Узнаете его?
Я сдвигаю брови, приближаюсь к увеличенному изображению на экране. Качаю головой. Он подхватывает свою папку, протягивает мне две открытки: что-то вроде календаря в картинках, где ацтеки отобразили события 1531 года и вдохновленную ими картину Мигеля Кабреры, изображающую двух мужчин с длинными орлиными носами; первый, в остроконечном колпаке и с видом настоящего пройдохи, очень стар, второй, с непокрытой головой, вращающий бесхитростными глазами и простирающий руки к небесам, помоложе.
– Дядя и племянник, – представляет он, поочередно тыча пальцем в фигуры.
– Разве не Хуан Диего носил колпак?
– Нет никаких документов, подтверждающих это. Ни один рисунок того времени не позволяет это утверждать. А вот у его дяди, Хуана Бернардино, на науатле как раз было прозвище «человек, прячущий твои деньги под свой колпак».
Он снова набирает что-то на клавиатуре, и на экране появляется увеличенное изображение серого силуэта в остроконечном колпаке. Если включить все свое воображение, то можно предположить, что он вытряхивает одеяло. Один щелчок, и изображение становится цветным, с очерченным черным контуром и затушеванным фоном. Курсор останавливается на голове индейца, увеличивает ее.
– Видите колпак, доктор Кренц?
Я киваю.
– Мы уверены в двух вещах: индеец, разворачивающий свой плащ перед епископом, в колпаке, а тот, чье отражение я обнаружил в зрачке переводчика, тот, четырнадцатый, без колпака. Получается, что посланником Пресвятой Девы является Хуан Бернардино, и именно его следовало причислять к лику блаженных.
Я потрясена услышанным:
– С кем вы говорили по телефону, Кевин?
– С кардиналом Фабиани.
Это признание в двуличности, которое он оброняет с такой легкостью, застает меня врасплох.
– Вы хотите сказать, что у нас с вами один и тот же заказчик? Что вы втихаря работаете на адвоката дьявола?
Он поднимает палец, чтобы поправить мою формулировку:
– Я работаю на историческую точность, Натали, в рамках сверхъестественного феномена, который от этого тем не менее не становится менее правдоподобным. Напротив. Хуану Бернардино тоже явилась Пресвятая Дева. Ему-то она и поведала свое имя «Гваделупская». Она исцелила его от чумы и послала к епископу, поскольку Хуану Диего удалось ускользнуть. Из этого можно с большой долей вероятности заключить, что именно дядя пошел нарвать роз. По дороге он встречает племянника, возвращающегося из Тлатилолко вместе со священником для совершения последнего причастия, и говорит ему: «Матерь Божья исцелила меня, пойдем, расскажем об этом епископу». Продолжение вам известно. Только вот, согласно моим увеличениям, изображение Девы проявилось на тильме Хуана Бернардино, а Хуан Диего, с непокрытой головой, наблюдал за происходящим со стороны, о чем свидетельствует его отражение в зрачке переводчика.