– Все было заперто.
– Вот как? Это профессор Вольфбург из Штутгарта, доктор химических наук, специалист по тканевым волокнам и красителям.
Отрекомендованный таким образом толстяк с красным лицом откладывает недоеденный пончик на край тарелки и, едва оторвавшись от стула и стараясь не смотреть мне в глаза, протягивает масляную руку.
– Иван Сергеевич Траскин, Международный институт астрофизики.
Худой, заросший бородой человек с лихорадочно блестящими глазами совершенно нахально рассматривает меня, движением большого пальца вопрошает, кто такая.
– Доктор офтальмологии Натали Кренц, – едва слышно отвечает священник, – ее направил к нам Защитник веры.
– Muchas gracias, abogado del Diablo[11], – елейным голосом выдавливает из себя астрофизик, подперев щеку рукой и не отрывая глаз от моей груди.
Святой отец поздравляет его с успехами в испанском, затем указывает на полную, залитую потом даму в мешковатом платье, которая столь поглощена обсасыванием крабовой клешни, что вместо приветствия лишь приподнимает бровь.
– Доктор Летисия Галан Турильяс, наш самый известный специалист по истории испанской колонизации Мексики и XVI веку в целом, и профессор Кевин Уильямс, работающий вместе с НАСА над обработкой фотографий, сделанных зондом, посланным на Марс.
Застыв с поднесенным ко рту куском осьминога, мой спаситель из аэропорта изображает на лице всю палитру чувств, от изумления до смущения, но я так и не могу понять, узнал он меня или нет. Я напоминаю ему о чемодане, выпотрошенном обученными находить наркотики собаками. Он откладывает щупальце, выдавливает робкую ироничную улыбку и осведомляется, продолжается ли мое пребывание в Мексике так же, как и началось.
– Благодарю, почти что.
Президент исследовательского центра переводит взгляд с меня на него, хмурится, очевидно, раздраженный тем, что мы познакомились без его покровительства.
– Вы встретились в аэропорту?
– Именно. В микроавтобусе не оставалось места?
– Нет, но монсеньор Фабиани сообщил нам по факсу, что нунциатура[12] предоставит вам машину. Вы не дождались ее?
– Я не знала о такой договоренности.
Он вновь берет меня под руку и плавно подводит к пустующему столику.
– Не подумайте, что я хочу посадить вас отдельно от всех, – уточняет он, – просто один человек хочет переговорить с вами наедине.
Метнув быстрый взгляд на парящегося в саду бледного заморыша в черных очках, парусиновых туфлях и джинсовой куртке, отец Абригон выдвигает мой стул, усаживает меня, галантно задвигает стул обратно, раскладывает салфетку на моих коленях и возвращается к столику своих сторонников, возобновляющих оживленную беседу на испанском. Им продолжают одну за другой подносить кружки с пенящимся пивом и до неприличия огромные залитые соусом блюда, и они продолжают лакомиться, не умолкая ни на минуту, судя по всему, уже забыв о моем существовании. И только Кевин Уильямс время от времени бросает на меня взволнованные взгляды. Бледный человечек в солнцезащитных очках, прогуливающийся по саду, делая вид, что с интересом рассматривает растения, наконец приближается к патио. Втянув голову в плечи, словно набычившись, он подскакивает к моему столику и, даже не спросив разрешения, садится напротив меня.
– Не оборачивайтесь, они наблюдают за нами, – шепчет он. Его акцент чем-то напоминает мне произношение кардинала Фабиани, только шепелявит он еще больше. – Меня зовут Гвидо Понсо, я пытался связаться с вами по телефону в вашей гостинице, но там вас не знают. Вы поняли, кто я такой? – внезапно удостоверяется он.
– Нет.
– Они не говорили вам обо мне? – удивляется он, подозрительно указывая на другой стол. – И адвокат дьявола не предостерегал вас от меня? Ладно. Послушайте, не буду ходить вокруг да около: нас в любую минуту могут прервать. Я изучал химию и биологию в Неапольском университете, я журналист и, как и вы, эксперт.
– В какой области?
– Обманы, мошенничества, одурачивания. Я искореняю чудеса, выявляю механизм их действия, даю им объяснение. В одной только моей родной провинции Кампании мне удалось разгадать секрет тридцати восьми статуй богоматери, плачущих кровавыми слезами: обычная трубочка, залепленная гипсом, откуда и сочится кровь, когда приводят в действие насос. Но самый мой крупный успех – это ампула Сан-Дженнаро. Слышали когда-нибудь?
Я отрицательно качаю головой.
– Святого Януария, если так понятнее. Покровителя Неаполя. Каждый год, вот уже семь веков, его застывшая в ампуле кровь возвращается в жидкое состояние. Неужели вы не видели по телевизору неапольского архиепископа, прогуливающегося по городским улицам и размахивающего своей ампулой, чтобы все могли убедиться, что кровь свернута? Потом она вдруг разжижается, и весь город падает на колени. Так вот, я и подумал: какими же веществами располагали церковники четырнадцатого века? Раз уж Ватикан отказывается открыть ампулу, чтобы я смог исследовать святую плазму. Тогда я приготовил коктейль собственного сочинения. Смешав растворенный в воде хлорид железа с яичной скорлупой, я получаю темно-красную жидкость на основе карбоната кальция, которая при хранении в холоде застывает по прошествии шести дней. Ну а дальше, тут-то мне и помог случай – я мог бы сказать «провидение», но это было бы не очень уместно, – я переворачиваю ампулу, чтобы проверить, застыла ли кровь, и вдруг – бац! – моя смесь разжижается. Скажите пожалуйста, прямо как кровь Святого Януария! Какое забавное совпадение! Не правда ли? Точно так же и они взбалтывают пузырек, чтобы посмотреть, не происходит ли разжижение. А оно именно потому и происходит, что они взбалтывают пузырек. Я продемонстрировал свой фокус архиепископу, он выставил меня вон, а потом я повторил номер на паперти собора, где меня чуть не линчевали. Вот приблизительная картина моих занятий.
Я продолжаю молчать, чтобы одержимый святой кровью смог отдышаться, потом интересуюсь, какое отношение это имеет к Деве Хуана Диего.
– Я разгадал их секрет, – сообщает он, переходя на шепот. – Мне известна их технология, я могу это доказать, но, у меня нет аккредитации, поэтому мне и нужна ваша помощь. Раздобудьте мне образец волокна.
– Простите?
– Они снимут для вас защитное стекло, – чуть слышно шепчет он. – Пока вы будете осматривать глаза, то сможете незаметно вытащить из полотна одну ниточку. Пинцетом. Остальные ничего и не успеют заметить, я изучу принесенный вами образец и камня на камне не оставлю от их тайны.
Ошарашенная такой наглостью, я отпиваю несколько глотков только что принесенного официанткой пива.
– А почему вы думаете, что я стану это делать?
– Вы ведь не хотите провалить задание?
– Речь не идет о провале или успехе, господин Понсо. Я должна провести экспертизу и высказать беспристрастное мнение. Я так и сделаю. Вот и все. Ваши посылы мне чужды, как и желание сотворить сенсацию за счет Церкви.
– Рассказывайте сказки, – усмехается он. – Думаете, я поверю, что вы согласились с риском для жизни приехать в эту страну сумасшедших из дружеских чувств к кардиналу Фабиани? Вы хоть знаете, кто такой Фабиани? Величайший мерзавец христианского мира. Слышали об Институте по содействию вере, благочестивом названии банка Ватикана? Когда его глава, монсеньор Марчинкус, был обвинен в отмывании девятисот пятидесяти миллионов долларов в пользу Святого Престола, именно Фабиани спас банк, Почистил счета, если можно так выразиться. И так или иначе приложил руку к убийству Иоанна Павла I, желавшего изгнать ложу П-2 и мафию из Ватикана. В качестве платы за свои махинации Фабиани попросил отдать в его распоряжение Секретный архив: бункер площадью семьсот квадратных метров, сокрытый под Ватиканской апостольской библиотекой. У него на крючке добрая половина руководителей мировых держав, вместе с финансовыми досье и сборниками пророчеств: секретов Фатимы[13], зашифрованной таблицы «Центурий» Нострадамуса, сокровищ Ренн-ле-Шато[14], чаши святого Грааля, свидетельств об объявившимся в Сент-Мари мнимом сыне Иисуса… Понимаете, что я имею в виду?
14
Замок Ренн-ле-Шато считается предполагаемым местом захоронения несметных сокровищ тамплиеров.