Евгений Подстебенко
Евгения весь день подначивало желание спросить Марка о картине, которую тот, по слухам, мог видеть, но Евгений никак не должен был выдавать свою причастность к её появлению, а всё началось со случайного знакомства с сотрудником известной PR-компании. Познакомился Евгений с менеджером «ИФА-консалтинг» Олегом на каком-то мероприятии, когда уже заканчивал учёбу в Вышке — обучение в этом заведении помог оплатить мэр посредством фандрайзинга.
Мероприятие проходило в центре Москвы в шикарном старинном особняке, бережно отреставрированном, но покурить участники выходили во внутренний двор с обшарпанными стенами соседних домов и мусорными контейнерами. Компания «курящих» разделилась на две кучки: солидные дяди и начинающие пиарщики. Евгений, хотя и не курил, подошёл к стоящему чуть поодаль молодому человеку с наивным вопросом.
— Извини, а вот тот «чел» с бородкой и есть тот самый Владимир Александрович?
— А ты из каких пенатов будешь, что Зиновьева не знаешь? Командировочный? — молодой человек посмотрел на Евгения удивлённо.
— Да нет, учусь в Вышке как стипендиат города N.
— А, муниципал. Ты угадал — это Владимир Александрович, мой шеф.
— А это правда, что он придумал «либерастов»?
— Либерасты, простилигенция — это Илья Смирнов. Ты его книгу «Либерастия» не читал, что ли? А детишки моего шефа — это «пиндосы» и «гейропа». Давай знакомится, меня Олег зовут, а тебя как?
— Очень приятно, меня зовут Евгением, сейчас у меня времени хватает только на специальную литературу и иногда, для души, читаю Пелевина, его книги для меня как симфония мыслей.
— Евгений, — оценивающе повторил Олег, — понятно, а с какими мыслями покидаешь альма-матер, Евгений?
— Хочу заняться выборными технологиями, — Евгений почувствовал, что его тестируют.
— То есть в политтехнологи метишь, а не в фигуранты?
Евгений замялся, но Олег, вроде как, и не обратил на это внимание и продолжал.
— Мы, в отличие от Вышки, работаем не с брендированием, а с обратной стороной луны — с профанацией нежелательных инвазий и глубинной аутоагрессией. Вижу — не понимаешь. Ну, вроде как настраиваем иммунную систему общества. Мы разрабатываем технологии маркировки нежелательных агентов с помощью доступных глубинному народу понятий, а потом зацикливаем агрессию народа на этих агентах. Это наша команда имплантировала в обиход такие клише агрессивного неприятия, как «либерасты», «гейропа», «пиндосы» и прочие. Агрессия здесь привязана к коду «свой-чужой». Поднимаем из глубин эволюции стайные инстинкты защиты территории: «наших бьют», «стенка на стенку» и т. п. Подключаем языческую убеждённость в заговорах. И самое удивительное, что люди верят в заговоры против них. Конспирология — это полезный вид невежества, низводящий людей до дождевых червей. Что у них общего?
1. Их много.
2. Их не жалко.
3. Про них вспоминают, когда они вылезают из своих нор.
4. Пласт их жизни могут перевернуть некие высшие силы (для дождевых червей — это тракторист или дачник:).
— А как же разработка позитивных политических брендов, технологии избирательного маркетинга, создание завлекательных образов кандидатов — разве за это уже не платят? И ещё, росжигание агрессии в обществе — разве это правильно?
— В избирательных компаниях очень сильная конкуренция, да и технологии там, в основном, американские, всем давно известные. Мы же заняли уникальную нишу с российской спецификой. А агрессия — это неотъемлемая часть ответа на маркер «свой-чужой». На Западе русских, то есть россиян, часто называют суровыми и неулыбчивыми. Что мы им отвечаем: мы искренние и улыбаемся всегда только искренне, по-настоящему. То есть, первоначальная реакция россиянина на чужого — это агрессия, а когда «чужой» становится «своим» — принятие и улыбка. Но мы должны так поставить барьеры, чтобы нежелательные инвазии никогда не стали «своими». И ещё, транслировать эти установки через телевизор сейчас малоэффективно как для поколения X, так и для поколения Y, аудитория TV постепенно сужается до пенсионеров, домохозяек и контингента закрытых заведений, где у людей просто нет выбора. Посуди сам, когда ты ищешь врача или ремонтника, ты же не веришь рекламе в телевизоре, а спрашиваешь совета у знакомых и друзей. Поэтому наш контент запускается в социальный континуум через горизонтальные связи и люди воспринимают созданное нами парадигмальное суждение как мнение народа, свободное от предвзятости, то есть как их собственное.