Он хорошо запомнил первое свидание с Машей, так звали его прекрасную незнакомку, они гуляли по городскому парку, Маша уклонялась от его смелых взглядов, показывая ему хвостик из тончайших каштановых волос. И самое большее, что ему было позволено — это взять её за руку. Он так хорошо помнит её детские руки с коротко подстриженными ногтями, со слегка собранными вместе кончиками пальцев из-за постоянного пользования карандашом. На свиданиях молчаливый обычно Андрей превращался в рассказчика, но он замечал с растерянностью, что Маше были не интересны его казарменные истории. Маша мечтала о другом мире, где кругом будут увлечённые, культурные и интересные люди. Чтобы попасть в этот другой мир, она обязательно поступит в университет. У Андрея вдруг появилась новая цель в жизни — стать образованным и интересным человеком, достойным Маши.
Вечер перед «гражданкой» врезался в память навсегда. Вначале вдалеке беззвучно блистали молнии, потом налетел ветер, закачав могучие тополя во дворе казармы, только что распустившиеся горьковатые листья тополей затрепетали шумом аплодисментов. Этот свежий ветер наполнил воздух забытыми за долгую зиму полевыми ароматами и сулил волнительное, но неясное будущее. И действительно, после армии Андрей Геннадьевич поступил в университет, в тот же самый, что и Маша.
Теперь та узкая полоса счастья в его жизни осталась только в воспоминаниях, в запахе Машиного платья, в которое он утыкался носом, когда клал голову ей на колени, в её справедливых упреках в его закрытости. Грустно, что он не умел тогда даже выражать свои чувства. Наблюдая однажды за Машей, которая читала свернувшись клубочком в кресле, он погрузился в ощущение уюта и радости и непроизвольно выпалил: «Я так сильно привык к тебе». «Привык? — возмутилась Маша, — я для тебя просто привычка?» Теперь бы он сказал: нет, нет, нет — любовь! Его закрытость была родом из детства. Он помнит «откровенный» разговора с отцом, окончательно разорвавший связь с родителями. У него случилось ночью юношеское выделение и осталось пятно, похожее на высохший конторский клей, на простыне. Андрей подумал, что никто ничего не заметит, ведь и покуривал он и никто не обращал внимание. Но мать разглядела пятнышко и выпихнула отца поговорить с сыном. Отец как будто проводил какой-то ритуал: закрыл дверь, усадил Андрея напротив себя и начал, как инквизитор, издалека долгий невыносимый разговор, только отдалявший их друг от друга.
А Андрей с Машей, как любые очень близкие люди, придумали друг для друга приватные прозвища. Маша называла Андрея «Петровичем», а Андрей её «Матильдой», вначале это была дразнилка-антитеза, но постепенно «Матильда» прижилась. Как-то раз Андрей протестировал обращение «моя дева Мария», но сразу же получил незачёт — почему-то дразнилки у него получались лучше.
Полоса счастья закончилось далёким летом в студенческом походе в горы. Утро тогда выдалось сырым и хмурым, но никто не отказался от похода на «Чёртову скалу». В одном месте нужно было идти по узкой тропе над обрывом, а в отвесную породу были вделаны поручни для подстраховки. Камни были сколькие от сырости, но Андрей был так воодушевлен горами, что быстро проскочил опасный участок. Маша побаивалась и поэтому сильно отстала. Он ожидал её на площадке в конце тропы, рассматривая серо-синие громады гор, укрытые покрывалом из клубившихся облаков. Вдруг он услышал вскрик и звук падения в глубине ущелья. Андрей побежал назад по тропинке и увидел внизу ущелья её, смотрящую в бесконечное небо. Андрей был уверен, что ему снится сон, а он почему-то не может проснуться. Потом он услышал крики, кто-то из студентов, шедших позади, побежал обратно в лагерь, чтобы вызвать помощь. А Андрей побежал по тропинке вперёд и, обогнув скалу, спустился в ущелье, не замечая разбитые в кровь коленки. Когда он приблизился к Маше, она продолжала смотреть в небо. Неожиданно её губы напряглись — она пыталась сказать ему что-то, но он расслышал только: «Я тебя …».