А поскольку в Бога я не верю — ведь Дедушка был атеистом и меня воспитал в том же духе — значит, мне бояться вовсе нечего. Я просто поступлю так, как считаю нужным. И если погибну… То за правое дело!
Я хорошо спал в ту ночь.
Кошмары не мучили.
Зато пробуждение было ужасным!!!
В дверь позвонили. Я подумал — это мама… Наверное, ключи забыла. Прошлепал в прихожую, расслабленный и сонный, едва накинув на голое тело халат… Открыл дверь — и весь сон как рукой сняло.
За дверью стоял Юраш. Очень мрачный. И очень красивый. Как ангел смерти. В руках он держал огромный картонный ларец с надписью «Коркунов» и корзинку с желтыми хризантемами. Мне тут же вспомнилось, что хризантемы считаются цветами смерти, и подумалось одновременно, что такую корзиночку вполне можно принести на кладбище…
— Алексей Иванович просил передать Софье Михайловне. В благодарность, — прошипел сквозь зубы мальчик.
Он совсем не умел сдерживать свои эмоции!
Я принял у него из рук страшно тяжелый ларец. И корзинку. Закрыл дверь. Обернулся.
Передо мной стояла Софья. Я не слышал, как она подошла.
— Пошли в гостиную, — тихо сказала она.
В гостиной она опустила жалюзи, зажгла ночник и раскрыла ларец. Вынула из него верхнюю пластинку: в ячейках лежали конфеты. Под пластинкой, вместо следующего слоя конфет, лежали разрозненные детали автомата. Софья вытащила записку. Развернула, прочла и продемонстрировала мне: «Завтра в 15.00. Между складами № 4 и № 12». Принялась вынимать детали автомата и раскладывать на чистой салфетке. Потом собрала автомат. Быстро и умело. С довольным видом взвесила на ладони запасной рожок с патронами.
— Милый, у тебя есть липкая лента?
— Да.
— Неси.
Я принес. Она примотала рожки друг к другу.
— Так быстрее их менять. Не думаю, что мне понадобится… Но лучше — так.
Она присоединила оптический прицел. Посмотрела в него, что-то подкрутила… Затем принялась копаться в корзинке с хризантемами. Недоумевающе взглянула на меня:
— А тут ничего нет!
— Может, просто цветы прислал?
— Зачем?
— Ну… Цветы и конфеты. Спасибо, доктор, за лечение.
— Ты — гений. Он — тоже. У тебя есть большая спортивная сумка?
— Есть. А зачем?
— Замотаем автомат в толстый и мягкий свитер и положим в сумку. Вынесем в таком виде из дома. Положим в машину. И поедем на прогулку.
— На какую еще прогулку?!
— Мне надо привыкнуть к этому оружию. Пострелять из него.
— За город куда-нибудь?
— Нет, конечно. На любом открытом месте мы можем привлечь внимание… Поедем в тир. У меня там друзья. Там меня не побеспокоят.
— Ты уверена?
— Да.
Она выглядела такой радостной, такой возбужденной! Словно не убийство предстояло, а долгожданная вечеринка с раздачей подарков! Принимая душ, она напевала. Я прислушался… Ну вот, так и есть! Она поет: «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон! Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней…» Наверное, любимая песня ее Дедушки. Или он слишком молод для этой песни?
В мрачном настроении я тоже принял душ. Вымыл волосы. Долго укладывал их феном. Моя коронная прическа — с локоном, ниспадающим на лоб. Софья расчесывала и заплетала свои длинные косы. Прежде это зрелище меня восхищало. Сейчас — действовало на нервы. «И все должны мы неудержимо идти в последний смертный бой!»
Да. Именно так. Это есть наш последний и решительный бой…
Мы завернули автомат в мой старый свитер, уложили в спортивную сумку и вышли из квартиры. Софья посетовала, что нет времени убрать на кухне после вчерашнего. Как она может думать о таких мелочах, когда у нее в сумке лежит автомат?! Шествуя сначала по вестибюлю, потом — по подземному гаражу, я все время ожидал, что из-за угла выскочит злой дядя-милиционер и потребует предъявить документы… И содержимое сумки. Как поступит Софья? Выхватит автомат и примется стрелять? Девушка моей мечты…
Мы поехали в центр. Долго плутали переулками. Софья командовала:
— Направо. Вверх. Прямо. Налево…
Здесь были тихие дворики и старые кирпичные дома. Во дворах на лавочках сидели старушки. В замусоренных песочницах копалась малышня. Все выглядело таким мирным.
Притормозили мы возле школьного здания старой постройки.
— Здесь.
— В школе?
— Здесь ПТУ. Но мы пойдем в тир. Я сюда давно хожу.
Она повела меня к какому-то блиндажу, еле возвышающемуся над землей. Я тоскливо оглядывался на свой красивый синий джип, брошенный на поживу пэтэушникам. Софья постучалась. Сначала — костяшками пальцев. Потом — ногой. Наконец окованная металлом дверь приоткрылась и оттуда высунулась опухшая небритая рожа.
— Какого хрена? — выдохнула рожа вместе с алкогольными парами.
И тут же расплылась в улыбке:
— Софьюшка! Деточка!
— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, — вежливо сказала Софья.
Боже! Эта рожа — «Виктор Сергеевич»?
— А мы тут с Васьком на двоих раздавили… Не ждали, знаешь… К вечеру публика собираться начнет…
Опухший Виктор Сергеевич принялся суетиться, открывая двери перед Софьей.
— Здравствуй, Вася, — приветливо кивнула Софья сутулому лысоватому мужичонке, выглядывавшему из темноты. — А это — Константин Игоревич, мой друг. Знакомьтесь. Костя, это — Виктор Сергеевич и Василий… как твое отчество, Вася?
— Можно просто Вася, — промямлил «просто Вася».
— Можно просто Костя, без всяких «Игоревичей», — любезно откликнулся я.
Очень странно: я ожидал, что они замрут восторженно, когда узнают меня — Константина Шереметьева! Но они смотрели на меня так… Как будто в первый раз видели! Как будто я был не я, а просто какой-то парень, сопровождающий Софью в тир.
Мы начали спускаться в темноту по бесконечным сбитым ступенькам. Софья шла уверенно и спокойно. Видно, этот путь ей был настолько знаком, что она и с закрытыми глазами здесь не оступилась бы. А я судорожно цеплялся за холодный поручень. Мне подумалось: вот так Данте спускался вслед за Вергилием в ад.
Внизу оказался слабо освещенный длинный зал — а рядом закуток, где стояли две ободранные кушетки и столик, на котором, на разостланной газетке, красовались: початая бутылка, два стакана, банка с огурчиками, остатки воблы, вскрытая упаковка с колбасной нарезкой. На полу валялись пустые бутылки: пивные и водочные. Похоже, пировали здесь не первый день.
— Виктор Сергеевич, у меня к вам большая просьба: не могли бы вы запереть тир и никого не впускать? Даже из наших? — любезно попросила Софья.
И пояснила:
— Мне оружие обстрелять надо. Хотелось бы сделать это спокойно, в одиночестве.
Виктор Сергеевич воспринял ее просьбу как нечто само собой разумеющееся.
— О чем речь! Из наших никто и так не придет, а чужих не пустим. Что будем обстреливать?
Софья открыла сумку и бережно, словно ребенка, достала спеленатый автомат.
«Просто Вася» восхищенно присвистнул.
— Ну и ну! Хорош! — Мутные глазки Виктора Сергеевича вдруг сделались очень ясными и засверкали, как у хищника, почуявшего добычу. — Сколько ж за такой отвалила?
— Это не мой. Просто… Дали пострелять.
— Хороший, видно, человек дал. Доверяет. Ты это… Осторожнее. Когда стрелять будешь.
— Разумеется, Виктор Сергеевич. Я помню все наши правила наизусть, — мило улыбнулась Софья.
— Я не о том…
— Я поняла.
— Ну, тогда я пошел ставить тебе мишени.
Виктор Сергеевич резво захромал в противоположный конец зала, «просто Вася», натужно сопя, разбрасывал по полу маты. Я старался не упускать их обоих из виду, чтобы заметить, когда кто-нибудь из этих субчиков побежит звонить в милицию. Но Софья была на удивление безмятежна!
Потом я сидел в вонючем закутке. От выпивки отказался, но огурчик из вежливости съел. Огурчик оказался на редкость вкусным.
— Жена солила, — просипел Виктор Сергеевич. — А она по этому делу ходок.