Вторая трудность заключалась в том, что сам дарвинизм оказался весьма плохо приспособлен к рассмотрению развития культуры или общей формы интеллектуальной истории. Когда я исследовал возникновение атеизма в течение его «золотого века» (1789-1989)[58], я был поражен целеустремленностью современного обращения к старым писателям-атеистам, таким как Ксенофан или Лукреций. Эти идеи умышленно переоценивались. Их возрождения не произошло; это было сделано для того, чтобы достичь специфической цели. Процесс был строго телеологическим, направленным к конкретной цели и преднамеренным, что исключает дарвиновская ортодоксия эволюционного процесса. Подобное можно было видеть в возникновении Возрождения. Критический момент оценки - происхождение, развитие и передача гуманизма Возрождения и современного атеизма - хотя и был предметом важных связей с событиями исторического процесса - но, тем не менее, не был случайным, преднамеренным и спланированным. Если дарвинизм говорит о копировании инструкций (генотипа), то ламаркизм о копировании продукта (фенотипа). К рассмотрению этого вопроса мы вернемся в следующем эссе, поскольку он требует детального обсуждения.
Пример развития, которые я нахожу в истории Возрождения - и, следует добавить, в большинстве других интеллектуальных и культурных явлений, которые я изучал - является, в терминологии Докинза, смешением мемов и очевидным примером интеллектуальной причинности, которая вынуждает использовать скорее ламаркистское, нежели неодарвинистское понимание эволюционных процессов. Самонадеянно, конечно, полагать, что эволюционная биология имеет какое-либо отношение к развитию культуры или к истории идей. Использование таких терминов, как «дарвинисткое» или «ламаркистское», к описанию культурного развития может просто ввести в заблуждение, подразумевая аналогию, которой, за исключением течения времени и наблюдения изменений, в действительности не существует.
За четверть века «наука» о мемах не смогла породить продуктивную исследовательскую программу в мэйнстриме когнитивных наук, социологии и интеллектуальной истории, да и на сегодня она остается спекулятивной и эмпирически неопределенной. Приведу суждение Симона Конвея Морриса по этому вопросу: мемам, по видимому, нет места в серьезной научной рефлексии[59].
Мемы тривиальны и бесполезны при рассмотрении ментальных состояний. В сколь угодно широком контексте они безнадежно, если не курьезно упрощены. Фокус с мемами не только не открывает странной ошибки мысли, но, как заметил Энтони О'Хир, если мемы действительно существуют, они должны в конечном счете отрицать реальность рефлективной мысли.
Разочарованный, Докинз развил свою концепцию мемов в другом направлении: вирус разума. Мем, говорит нам Докинз, может передаваться «подобно вирусам эпидемии»[60]. В случае мема ключом к гипотезе «Бога как вируса» является репликация. Чтобы вирус был эффективным, он должен обладать двумя качествами: способностью воспроизводить точно информацию и способностью подчиняться инструкциям, которые закодированы в воспроизводимой им информации[61]. Более того, вера в Бога рассматривалась как злобная инфекция, загрязняющая чистые умы. И снова вся идея покоится на камне отсутствия экспериментального доказательства и порочном круге в рассуждении.
Бессмысленно говорить об одном виде вируса как «хорошем», а о другом как о «плохом». В случае отношения паразит-хозяин это может быть лишь примером того, как работает дарвиновская эволюция. Она не является ни хорошей, ни плохой. Она просто действует. Если идеи сравниваются с вирусами, тогда они просто не могут быть описаны как «хорошие» или «плохие» - или даже «правильные» или «ложные». Это должно привести к заключению, что все идеи должны оцениваться полностью на основе успеха в их воспроизводстве и рассеивании - другими словами, их успехе в распространении и их степени выживания. И еще, если все идеи являются вирусами, это свидетельствует о невозможности провести разделение на научном основании между атеизмом и верой в Бога. Механизм, предложенный для их передачи, не позволяет оценить их интеллектуальные или моральные достоинства. Эти достоинства должны быть определены на других основаниях, которые с необходимостью выходят за пределы научного метода.
Но что можно сказать об экспериментальных свидетельствах в пользу этих гипотетических «вирусов разума»? В реальном мире вирусы не определяются исключительно по симптомам; они могут быть обнаружены, подвергнуты строгому эмпирическому исследованию, да и их генетическая структура может быть определена. В противоположность этому «вирус разума» является гипотетическим; опирающимся на спорный аргумент по аналогии, а не на прямое наблюдение и является полностью концептуально произвольным, исходя из того базиса поведения, который предлагает для него Докинз. Можем ли мы наблюдать эти вирусы? Какова их структура? Их «генетический код»? Их расположение в теле человека? И, что более важно, учитывая интерес Докинза к их распространению, какова форма их передачи?
[59]
Simon Conway Morris, Life's Solution: Inevitable Humans in a Lonely Universe. Cambridge: Cambridge University Press, 2003, 324.