Д: Вы одобряете политику Горбачева?
С: Нет. Русскому народу нужна сильная рука. Иначе будет хаос. Сталин был сумасшедший, но в основном он действовал правильно. Посмотрите, что творится сейчас в наших республиках.
Д: Значит, вы сбежали ради гласности?
С: Я сделал это, потому что мы с женой хотим жить лучше.
Д: А как же гласность?
С: В моей стране она невозможна."
...Чтение записок не помогло, - сказал себе Баум, он продолжал читать просто потому, что не мог придумать ничего более конструктивного. Слежка за Лашомом - дело рискованное, а результатов никаких. Ну посещает он на Монмартре проститутку женского или мужского пола - что из того? Деятели покрупнее занимались тем же и никто их из политической жизни не выставлял. Архивы? Драгоценные источники, на которые Баум молиться готов, кладезь всех премудростей, на сей раз его подвели, ничего не открыли. Пойти на открытую конфронтацию? Невозможно с политической точки зрения. Как-то иначе надлежит решить задачу. Жорж Вавр ведь предупреждал. Премьер-министр непреклонен, вот в чем беда.
Но что если, - Баум прикинул в уме нечто совершенно неприемлемое, что, если в упорстве премьера заключен особый смысл? Что, если коротышка из Оверни сознательно защищает Антуана Лашома? Защищает, потому что и сам он... "Паранойя, Альфред, - остановил себя Баум, - Есть у тебя такая склонность. Уймись и забудь. Хотя нет, не забывай - чего только на свете не случается". Но как провести черту между вероятным и возможным так, чтобы не угодить в капкан китайской головоломки или ещё куда-нибудь похуже? С ЦРУ в шестидесятые годы как раз это и произошло. Им пришлось избавиться от Джеймса Энглтона, потому что тот с окончательной и несокрушимой логикой начал воспринимать окружающую действительность со знаком "минус", и ЦРУ стало проявлять все симптомы нервного срыва. Но он-то, Альфред Баум нормальный, солидный, симпатичный толстяк, француз из старомодных. И, с некоторым трудом взбираясь по ступенькам в свою квартиру, открывая ключом входную дверь, он пришел к выводу, что руководствоваться следует обычным здравым смыслом и ничем другим.
- Это я, - крикнул он жене. Она возилась в кухне, откуда неслись многообещающие ароматы.
- Как все прошло?
- Неплохо. Немного пришлось поспорить с мадам Дюшен насчет пигментации.
- На редкость глупая женщина, - посочувствовала мадам Баум.
- И лапы тяжеловаты, - подумал вслух Баум, вспомнив предмет спора.
- Что-что?
- Не обращай внимания.
- Обед будет через двадцать минут. Думаю, ты выберешь бордо, мясо уж очень хорошее.
- Я открою.
Он вытащил пробку, понюхал горлышко открытой бутылки и выдвинул ящик старинного дубового буфета, в котором хранились его таблетки.
Следующее утро было как раз то самое, когда Елене Котовой разрешили навестить мужа.
- Хочу по пути купить ему свитер, - сказала она хозяйке дома Галине Поляковой.
- Советую доехать на метро до станции Гавр-Кумартан, там вокруг много магазинов.
Спустя полчаса Елена ушла от Поляковых. До станции метро Дюмениль было всего десять минут ходу, она и не заметила, что за ней кто-то идет. Возле метро слонялся какой-то тип, преследователь кивнул ему, оба двинулись следом за женщиной и сели в тот же вагон - поезд шел в сторону площади Балар. В переполненном вагоне они держались совсем рядом с ней, на станции Опера все трое вышли и направились, протискиваясь сквозь толпу, к платформе линии Левалуа-Гальени. Здесь тоже было людно: полным-полно туристов.
Елена пробралась к самому краю - поезд уже подходил, слышно было, как он грохочет в туннеле. Один из тех мужчин, что шли следом за ней, стал позади нее, второй остановился возле выхода с платформы.
Машинист затормозил перед тем как остановиться. Елена стояла в нескольких метрах от туннеля. Когда первый вагон почти поровнялся с ней, она вдруг ощутила сильный толчок, кто-то навалился на неё сзади - потеряв равновесие, она упала на рельсы. Визг женщин, скрежет тормозов - этого Елена уже не услышала.
Тот, кто столкнул её с платформы, поспешно пробирался к выходу, второй, оглянувшись, двинулся за ним. Но предосторожность оказалась излишней, никто их не преследовал.
Они вышли из метро порознь и растворились в толпе на площади Опера.
Движение в метро было прервано на два часа - столько времени понадобилось, чтобы извлечь из-под колес изуродованное тело Елены Котовой.
Глава 8
Сидя в кабинете своего шефа - директора ДГСЕ, полковник Виссак молча выслушивал инструкции и лицо его выражало одновременно цинизм и сомнение, как бы говоря: ты считаешь, что приказываешь мне, а я твои приказания в грош не ставлю и захочу - выполню, а не захочу - не выполню.
Это был как бы ритуал - давняя необъявленная дуэль, распространявшаяся в равной степени на серьезные дела и на всякие мелочи.
- С министром трудно как никогда, - пожаловался директор, - Не может понять, почему так затянулась проверка Антуана Лашома. Я ему объясняю, что этим занимается Баум из ДСТ, а он мне: с каких это пор ДГСЕ не в состоянии заставить себя слушать? Насчет вас наговорил много чего.
- Насчет меня? - это были первые слова, произнесенные Виссаком.
- Он спросил, кто у нас причастен к этому делу, и я, естественно, назвал ваше имя. Найти слова в вашу защиту было очень даже не легко.
- Благодарю. - Никакой, однако, благодарности в голосе, ответил, будто рявкнул.
- Как я уже говорил, министр требует действий. Настроен круто. Я, как обычно, защищал права своего ведомства.
Ответа не последовало. В самом ли деле Виссак глумился в душе над всем этим? Что точно, он ни на миг не поверил директору, будто тот противостоял министру. И не посчитал нервный монолог своего начальника поводом для беседы. Всегда умел промолчать там, где другой вступил бы в перепалку.
- Вывод такой, - заключил директор, - Надо начать действовать и возглавить это дело.
- Министр объяснил, как надлежит действовать?
- Нет. Заявил, что детали его не интересуют. Процитировал слова Наполеона, сказанные накануне битвы при Эйлау. Что будем делать?
Подобный вопрос, чувствовал директор, унижает его, нелегко было задать его подчиненному.
- Мой информатор в ДСТ говорит, что они в тупике. Следят за ночными прогулками Лашома. Шестую неделю допрашивают Котова, хотя его показания явно достоверны, как мы знаем. Больше ничего.
- Разумеется, - директор произнес это таким тоном, будто ничего нового не услышал. И задал новый вопрос:
- А, собственно, что мы знаем насчет показаний Котова?
Виссак ответил не сразу, помедлил:
- Мы знаем, что Лашома в Москве на чем-то поймали, и у Котова есть документальное свидетельство. Мы знаем, что Котов специально возвращался за этим документом в Лондон. Мы знаем, что документ достоверен. Мы знаем, что премьер-министр не разрешает напрямую предъявить Лашому обвинения. Говоривший сделал паузу, - На данной стадии больше и знать нечего.
- Похоже, будто кто-то тормозит расследование, - заметил директор.
- Да, похоже.
- Как же его оживить?
Виссак снова погрузился в молчание, потом произнес:
- Повидаюсь кое с кем. Может быть, хорошо организованная утечка информации...
Директор подождал конца фразы, но, поскольку собеседник ничего не добавил к сказанному, понял, что они ступили на скользкую почву и предпочтительно лишнего ему не знать.
- Действуйте осторожно, Виссак, - отдав такой приказ, директор успокоил свою совесть.
- А с чего мне действовать неосторожно? - собеседник был явно недоволен. Ждал одобрения - догадался шеф, наблюдая, как Виссак поднимается со стула, поворачивается на каблуках и выходит из комнаты - все чуть медленнее, чем требуют обстоятельства.
В тот же вечер Виссак отправился в район Менильмонтан и зашел в бар, который обычно посещали рабочие. Напротив него за столиком оказался неприметный коротышка в плаще. Оба заказали пиво. Коротышка достал блокнот и полез в нагрудный карман за авторучкой.