— Что, Владимир Семенович, остеохондроз? — участливо поинтересовался Николай, увидев учителя лежащим под пледом на кожаном диване.
— Ты доживи до моих лет, тогда мы поглядим на тебя, — кряхтя и охая, генерал попытался подняться на диване, чтобы пожать Козаку руку.
— Лежите, лежите, Владимир Семенович, не вставайте.
Николай знал, что в Афгане генерал падал в сбитом душманами вертолете. В отчетах это называлось «вертолет совершил жесткую посадку на авторотации винта». На самом деле это было падение вертолета «Ми-8» с высоты почти двухсот метров, когда духи из замаскированного в ущелье ДШК, полоснув короткой очередью, попали сразу в обе турбины вертушки-«пчелки», и та чудом и виртуозным фартом бывалого майора-пилота не закувыркалась, упав на косогор, но грохнулась на все четыре шасси прямо на дно ущелья. Тогда-то Владимир Семенович и получил трещину в позвонке да межпозвоночную грыжу. Два месяца в Душанбе, а потом уже в московском госпитале лежал. Оперировался. Думал, спишут в запас, но понадобился. Не списали. Как раз после госпиталя звание генерал-майора вместе со звездочкой Героя получил.
— Скажи мне, что ты в Запорожье делал? — строго и с хитрецой спросил генерал, когда Николай уселся на предложенном ему стуле.
— Как что? — удивился Николай. — У меня там родители. Мать, отец. И потом, я на разбор инцидента со взрывом боеприпасов на полигоне ездил.
— Ладно, расслабься, Коля. Это я к тому, чтоб ты меньше с дивчинами гулял, а больше думал, размышлял, почему Янушевич проигрывает, причем не шибко-то умным противникам, — вздохнул Владимир Семенович.
— Проигрывает? — удивился Николай.
— Бездарно, по всем пунктам проигрывает. И скоро у нас будет американский президент, можем друг дружку с этим поздравить.
— Это Ищенко, что ли, американский президент? — усмехнулся Николай.
— А что же он, монгольский, что ли? — ехидно переспросил генерал и ойкнул от боли. — Чай, не в монгольское посольство по шесть раз на дню звонит, а в американское.
— Ну, хорошо, — нервно кашлянул Николай. — А мне-то что вы посоветуете делать, если Янушевич пролетит, как фанера над Берлином?
— Над Парижем, — поправил генерал.
— Да, над Парижем, — согласился Николай. — Так мне-то куда прикажете потом подаваться? Не к американскому же, как вы говорите, президенту?
— Нет, не к американскому, — кивнул с дивана генерал Колея. — Но место работы, видимо, придется сменить.
— А вы… — сглотнул комок в горле Николай. — Вы сами на кого ставите?
— Я? — генерал улыбнулся. — Меня никто не тронет и не уволит. У меня ведь на каждого такие материалы лежат реальные… Сотой доли достаточно, чтобы поднять международный скандал и судить всех, как Павло Лазаренко. И они все это знают. И знают, что материалы надежно спрятаны А что случись со мной — найдутся люди, которые их куда надо доставят. За меня не беспокойся.
— Я хотел попросить… Девушка эта, журналистка, все голодомором интересуется. Может, поможете ей допуск в архивы получить?
— А в наших архивах ничего про это нет. Кушма дал указание все документы уничтожить.
— Зачем?
— Как зачем? Чтоб врать было сподручнее!
— Так что ж, не было голодомора?
— Все зависит от масштабов и точки зрения. Но все равно веди свою кралю, познакомлюсь.
Суровый шахтерский нрав Клюквина иногда прорывался наружу даже сквозь его с деньгами и положением приобретенные лоск и надменность богатого человека, носящего пиджаки от «Труссарди» и ездящего на «Майбахе». Вот и теперь, не дожидаясь, покуда какая-нибудь из не слишком расторопных секретарш вернется из курилки, куда вместе с водителями Левинца и Янушевича они удалились еще минут десять тому, сам полез в хозяйство Оксанки и Олеси и там, гремя баночками и скляночками, чертыхаясь, нашел пакет, из которого, предварительно понюхав, сыпанул прямо в чашки — себе и Левинцу, политтехнологу Янушевича.
— Ну, Дима, ты шахтерские свои ухваты-то попридержи. Отвыкай, здесь не в забое, чтобы в алюминиевой кружке чай заваривать, — забрюзжал Левинец.
— Тоже мне, интеллигент нашелся, — хмыкнул Клюквин, наливая себе кипятку прямо в насыпанный им в кружку чай. — Купил докторскую диссертацию и сразу в дворяне себя записал? А я вот не скрываю, что я парень шахтерский…
— Правильно, имидж хороший, — поддержал его Янушевич. — Наши ребята в трудовом Донецке и в рабочем Запорожье именно за таких голосовать станут, а не за умненьких мозгляков, что чай из пакетиков да с китайскими церемониями пьют.