Отец был хмур. Он посетил колонию радиоактивных. Эти люди утверждали… Но кто будет слушать радиоактивных? Мама обнаружила в шкафах целый ворох радужных туник по последней моде, золотые котурны и парики — розовые, пепельные, оливковые… Она начала примерять их перед зеркалами. Отец поцеловал ее, потом они зашептались. Конечно, ведь они были такими молодыми…
Я довольна, что в моей памяти моя мать, которая не любила меня (она не любила никого, кроме себя) осталась именно такой: в золоте и жемчуге, в котурнах с крылышками, восхищенно глядящая на себя и свою прическу в серебряном зеркале…
Я играла с куклой, которую назвала Юрием.
И пришла ночь. А ночью под планетарным куполом две трети освещения погашены. Полумрак стал каким-то неверным, обволакивающим. На город опустилась невероятная тишина: на поверхности Урана не было заводов, не было ничего такого, что могло бы ее нарушить. А завывания ураганов не проникали через стены купола.
И тогда мы услыхали… Да, я забыла сказать о том, что в городе все же кое-что не работало — движущиеся тротуары и эскалаторы. Потом я поняла: их выключили специально, чтобы помешать бегству… Итак, в тишине, казавшейся космической, мы услыхали откуда-то издалека — шаги… шаги… шаги! Неожиданно погасли все огни, и стали слышны глухие удары, глухой стук в двери вдоль улиц; он отдавался эхом сто, тысячу раз. Сначала далеко, очень далеко, потом все ближе и ближе…
— Это жители возвращаются, — сказала моя мама довольно неуверенно. — Все те, кто покинул город…
Потом раздался первый страшный крик. И первый огненный залп. А потом застучали и внизу — в нашу дверь…
…Ночь. Ночь, озаренная пламенем. Город, превращенный в ад. Кто-то сказал: «Мы в аду. Это Ночные…»
Но никто не видел то, что вижу я в темноте: черные, фосфоресцирующие силуэты быстро заполняют весь дом. Вооруженные огнеметами, излучателями, дезинтеграторами. Но кожа у них не черная — с головы до ног они затянуты в черный пластик. Это как кошмарный сон — хочешь проснуться и убедиться в том, что на самом деле всех этих ужасов нет, но ничего не получается — проснуться невозможно… Но это не люди. Не думающие и чувствующие существа. Не потому, что у некоторых щупальца и перепончатые крылья. А потому что…
Нет, я не могу это выразить.
Они излучают ужас.
Захватив дома, они выгоняют беглецов на улицы, сгоняют их в стадо. Несомненно, они кого-то или что-то ищут… Их мертвенно-бледные лица с закатившимися зрачками, как это было с тетей Эллой, наклоняются вплотную, рассматривают лица пленников. Мама, сверкая своими драгоценностями, подталкивает меня вперед, и тут до меня доходит, что пора уносить ноги. Толпа незнакомых людей оттирает нас от отца, мое лицо находится на уровне их колен, и их прерывистые, приглушенные голоса слышны где-то у меня над головой:
— А, и вы здесь!
— Да, видите, никто не может этого избежать…
В этой толпе были астронавты, покорители космоса в наручниках, женщины, дети, старики. Разыгрывались гнусные сцены: летные знаки отличия срывались и топтались ногами, приклады обрушивались на залитые кровью лица… А потом хлестнули лучи пламени, рассекая жалкое стадо. Моя мама вскрикнула: черный коготь вонзился в ее обнаженное плечо, и я увидела отца, неожиданно появившегося из мрака. Его юное лицо было залито кровью. Я хотела крикнуть им: «Спрячьтесь, исчезните в ночи, не время играть в благородство, мы попали в злосчастную полосу времени!»
Я не успела. Неожиданно мама вытолкнула меня на свет.
«Вот моя дочь, она чудовище, возьмите ее!!!» — кричала она.
А может быть, она не крикнула, а только подумала?.. Но мне и этого хватило. В голове у меня бились все эти крики, предсмертные хрипы, ужасные мысли… Я вывернулась, упала посреди лучей пламени, инстинктивно поползла в сторону, в темноту…
Вдруг надо мной склонилась чья-то тень. Чей-то голос (или мысль?) прошептал мне в ухо: «Обними меня за шею». Я послушалась. Зрачки у меня остановились от ужаса, но видела я все вокруг довольно ясно: полусгоревшие тела — они извивались, как раздавленные слизняки, волосы горели, как факел; розовую желеобразную массу на мостовой, которая еще дышала… «Держись крепче за, шею…» Я видела и его самого. Он не был похож на человека — скорее, на статую из хрусталя и льда. Его космическая форма была белого цвета, а волосы искрились. В этой толпе, подгоняемой безжалостным пламенем, где друзья были разъединены и не могли помочь друг другу, где матери отрекались от своих детей, в свалке, где слабые были растоптаны толпой, этот чужак продвигался как-то очень быстро, с маленькой девочкой, повисшей у него на шее, словно ягненок…
Неожиданно мы оказались вдалеке от центра, прямо у стены купола. Вдоль нее шел длинный ров — он был наполнен какой-то серой массой. Мне стало страшно при мысли, что это такое… Казалось, наступил конец света: под черным, низким и тяжелым небом, среди воплей, хрипов, ругани и беснующихся огненных бичей…
Я никогда это не забуду.
…Не знаю, почему я не сошла с ума. Я смотрю и вижу: какой-то землянин раздирает свою одежду и падает лицом вниз; другой во весь голос поет псалмы; еще один перегрызает себе вены — и смотрит на текущую из них кровь. Одетая в белое женщина падает, поскользнувшись, на нее тут же со всех сторон набрасываются воющие тени… Мой спаситель закрывает мне рукой глаза. (Не стоит видеть некоторые вещи: увидеть их — значит умереть, а я не должна умирать, по крайней мере, пока не должна.) Голос (или мысль?) говорит мне: «Держись малышка, сейчас начнется!» Неожиданно белый астронавт бросается ничком на дно рва, увлекая меня за собой. Огненные смерчи скрещиваются в ночи где-то над нашими головами. Хорошо еще, что «они» не применяют дезинтеграторы. У меня идет кровь из носа, а рот забит этой серой хрустящей массой. Но мы живы — мы вовремя упали. Своей теплой и липкой от крови рукой незнакомец привязывает меня к себе широким ремнем, и мы медленно ползем по дну рва, заполненного пеплом. Да, по тому, что совсем недавно было тысячами жизней, тел, любящих сердец — по этой порошкообразной массе… по человеческому пеплу! Наконец мы упираемся в решетку, которую мой спутник с трудом отодвигает.
Люк. Шахта. Лестничные пролеты, теряющиеся в темноте.