Однажды Хелл выкурил больше, чем обычно, «киита», геранского опиума, и забылся тяжелым сном на циновках. Квик и Виллис сидели на террасе и смотрели, как сильный дождь поливал поля местных тайнобрачных растений. Вода стекала по огромным стеблям и кронам, похожим на зонтики, покрытые оранжевым и коричневым бархатом. Склон холма был целиком покрыт толстым слоем гриба, размножающегося делением, а озеро заросло сплошным ковром водорослей, и сочно-зеленая вода казалась тяжелой от переполнявшей ее жизни.
В какой-то момент очередная радуга пробила облака и повисла над водой. И каждая капелька воды, каждый гриб заблестели, словно бриллианты. Весь пейзаж запестрел и заиграл всеми красками.
— Госпожа, — сказал Квик, — кругом так красиво!
Квик был очень сложным роботом, вероятно, экспериментальным, и внешность его не соответствовала «начинке». У него был даже блок «эстетика» и блок «жалость». Но, к сожалению, он часто выходил из строя.
— Очень красиво, — продолжал он. — Это похоже на Землю… Я хочу сказать, на Соль III. Вы любите Землю, госпожа?
— Не знаю, — ответила Виллис. — Я никогда не видела ее. А ты?
— О, очень недолго. Как раз перед упаковкой. Я помню ясное небо, солнце… Так было хорошо.
Он умолк, захлестнутый волной воспоминаний, слишком сложных для его лексического запаса.
— Мне казалось, что человеческие существа, чьи глаза с самого рождения отражают такое великолепие, должны быть чисты душой и счастливы. Но они не такие, госпожа.
— А… какие они?
— Я ни разу не видел их в состоянии полного оживления, — объяснил робот сдержанно. — Я хочу сказать, в нормальном состоянии. Казалось, их цепи бездействуют. Но были и другие — те, которые командовали (Квик понизил голос) — и они были хуже, чем мы. Их программы были… неправильно составлены. Я не имею в виду господина, вы понимаете?
— Понимаю.
— Среди них были такие, у которых, казалось, неисправен блок контроля. Они делали то, что противно законам роботов, и сами страдали от этого… очень страдали. Но, в конце концов, они начинали сходить с ума, многие открывали люк и выбрасывались в пустоту.
— Ну, а сама Жаполка? — спросила Виллис.
В роботе что-то слегка звякнуло. Таким образом он выражал ужас и отвращение.
— Нет, — сформулировал он свои мысли. — Эта была самой страшной. Зло доставляло ей удовольствие. Она как будто была… переполнена чернотой. Мне даже казалось сначала, что ей было необходимо питаться молодыми жизнями, что это было ее горючим… но это было нечто другое. Баки были для нее развлечением. Госпожа, у меня не хватает слов, чтобы выразить это.
— Да, Квик.
— Я всего лишь машина, — сказал он смиренно.
В соседней комнате Хелл застонал во сне, и Виллис показалось, что она услышала свое имя. Она бросилась к спящему. Но он был в беспамятстве, в той бездне, которую открыл ему «киит», и он жаловался на одиночество, ужасное одиночество, жаловался, что на него давит невыносимый груз…
— Совсем один, — говорил он. — Бесконечность, разбегающиеся галактики — а я один. У меня нет никого, не на кого опереться, ничего, ради чего стоило бы жить дальше. Я погружаюсь в эту пустоту. Навсегда…
Она изо всех сил сжала красивое мертвенно-бледное лицо с закатившимися глазами, почувствовала всю тяжесть этой головы для своих еще детских ручек и воскликнула:
— А я, Хелл?! Разве меня нет рядом с тобой? И разве я не останусь с тобой навсегда, на жизнь или на смерть?
— Да это же Виллис… — прошептал он, приходя в себя.
Захлебываясь рыданиями, она опустила голову.
Он хотел обнять ее, но его тело, неповоротливое и холодное, было целиком во власти наркотика. Виллис вытянулась рядом с ним на циновке и принялась укачивать его, как ребенка.
— Завтра, — сказал он.
— Да, завтра наступит рассвет…
— Виллис, если ты покинешь меня, у меня в этом мире больше ничего не останется.
На другой день они пошли в город, чтобы купить разрешение на брак.
Виллис думала, что это совершенно ни к чему, но таков был обычай. Нужно было сдать кровь, пройти собеседование, уточнить данные о происхождении.
— Планетарные власти, — загнусавил капеллан голубого цвета, исполняющий обязанности секретаря мэрии, — могут воспротивиться такому союзу людей различных рас…
— Мы принадлежим к одной расе, — сказал Хелл. Он снова обрел былую твердость характера. Потом он положил на стол слиток золота. Капеллан покосился на него.
— Приходите завтра в это же время, — сказал он.
Они вернулись в свой дом на холме. Дождь прекратился на какое-то мгновение, и изумрудный туман растаял. За покрывшими всю округу тайнобрачными растениями была заброшенная взлетная площадка, заросшая грибом, из которого тот тут, то там виднелся то ржавый стабилизатор ракеты, то обломки фюзеляжа.
В этих радужных сумерках Хелл и Виллис уселись на своей террасе, утопающей в водяных растениях, чьи цветы расцветали и увядали невероятно часто. Этот плотный покров, пурпурно-красный и фиолетовый, оплетал опоры, и зеленые глаза Хелла светились в этой тени, как два изумруда. Сердцу Виллис было тесно в груди. Хелл прижимал ее к себе, может быть, даже слишком сильно. Только теперь они по-настоящему объяснились друг с другом.
— Видишь ли, — сказал Хелл, — мы похожи на эти космические корабли, которые созданы были, чтобы пересечь пространство, и ржавеют сейчас в плодородной земле этой планеты. Но у нас есть еще крылья, однажды мы взлетим.
— Мы должны сказать друг другу все, — взмолилась Виллис. — И как можно быстрее. Мы так мало знаем друг друга, Хелл. Если завтра мы умрем, наши души могут не встретиться…
Он смеялся, но взгляд его был жестким…
— Мы будем жить вместе долгие годы. Виллис!
И каждый истекавший час был коротким и бесценным. Звезды мелькали в черной бездне, и луны Геры казались бриллиантовыми розами.
На следующий день Хелл собирался уладить последние вопросы с оформлением брака. Виллис проводила его до дверей.
— Этим вечером мы станем супругами, — сказал он, остановившись у порога. — На счастье и несчастье. Я не знаю, имею ли я право… Ты ведь такая молодая, Виллис! Тебе лет шестнадцать, я думаю.