— Астрид… — повторил Валеран. — Она умирает, да?
— Она не так уж далека от смерти, — сурово ответил арктурианец. — Ее сожгли огнеметом, и она выжила только потому, что упала под вагон метро. — Все это казалось Валерану невозможным, абсолютно невероятным… — Что касается других…
Он махнул рукой, что на всех языках означало только одно: конец…
— Один из наших разведывательных кораблей смог собрать то, что вы сейчас видите. С большим трудом ему удалось сесть на Уране, и под предлогом смены двигателя переправить останки принцессы на корабль-госпиталь.
— Она умирает. Уйдите. Оставьте меня с ней.
— Это бесполезно. Она не сможет узнать вас, — сказал чей-то суровый голос с земным акцентом, показавшийся ему странно знакомым. Он был похож на голос Леса Керрола, но в нем слышалась только сталь. — Вы должны принять решение, принц Валеран. Вы ведь были с нею помолвлены?
— Да… то есть, нет… Это была своего рода игра. Она была слишком молода, и мы принадлежали к одной семье.
— Вот именно. Сейчас вы должны решить ее судьбу.
— Что?! Но вы же не можете спасти ее!
— Верно, мы ничем не можем помочь ее телу. Его жизнь поддерживалась до сих пор искусственно, благодаря питательной среде… Объясните ему, Арцес.
— Да, кожа сгорела, — сказал высокий арктурианец с какой-то странной нежностью в голосе. — Сохранилось только несколько жизненно важных органов, и среди них — мозг. А 120-я статья межгалактического кодекса запрещает нам бесконечно хранить «человеческие останки в законсервированном виде». Итак, вы должны решить…
— Это ведь такая драгоценная кровь… — сказал стальной голос. — Не думайте, что мы так наивны: речь идет о символе. Для землян на Арктуре эта девушка — все, что осталось от Земли. От их Земли.
И Валеран тотчас вспомнил Христиана VII, который отвечал своим тусклым и грустным голосом верным придворным, умолявшим его эмигрировать: «Мы не можем оставить Землю. Мы сами и есть Земля…»
— Но вы говорите, — крикнул принц (или ему показалось, что он крикнул?), — что не можете спасти ее тело! Если остается только эта куча законсервированных остатков, то что же вы собираетесь из нее сделать?!
— Биоробота.
Мог ли он — должен ли он был лишить ее этого последнего шанса? В час выбора он снова понял, кем он был на самом деле — земной принц, довольно незамысловатое существо, которое в общем-то, верит в свою исключительность. Предки Валерана поклонялись культу расы. В их экспериментальных лабораториях посредством скрещивания и инъекций создавались гибриды, и в том, что прекрасно сохранившийся и отделенный от несовершенного, безжизненного тела мозг будет помещен в черепную коробку андроида, не было ничего сверхъестественного. Конечно, хирурги и невропатологи Сигмы творили чудеса. Так можно было бы сохранить всех последних землян «старого двора» — древнего маршала, старого камергера, фрейлин — всех, кто знал прежнюю Астрид. А потом терпеливо, мало-помалу, подбирая то аметистовый оттенок радужной оболочки глаза, то магнолиевую бледность лица, можно будет создать настоящий шедевр, живую статую, и она будет еще совершеннее, чем настоящая Астрид… если бы она была жива. К тому же, биологические андроиды всегда получались красивее, чем люди.
Он еще долго думал, но потом дал согласие и поставил подпись.
Выйдя с территории Центра и не встретив, к счастью, никого из знакомых, он зашел в первое подвернувшееся злачное место на космодроме, отказался от опиума и схрауи, а также местных сегхиров, и основательно напился.
На рассвете, вернувшись в адмиральский дворец, он увидел Леса, как всегда аккуратного и бледного, в летной форме. Он пришел попрощаться. Валеран был еще достаточно пьян, чтобы толком передать Лесу все свои мысли. Коротко пересказав ход событий, он процедил сквозь зубы:
— Я же не мог отказать ей в этом, да?
И Лес ответил, как и следовало ожидать:
— Да, не мог.
Позже Валеран вспомнил, что в изголовье Леса, влюбленного в Землю, висел портрет пятой принцессы…
А потом?
Потом прошли месяцы. Годы. Шел курс адаптации, ужасно долгий и трудный. Еще несколько веков назад один ученый писал: «…самым трудным этапом является соединение коллоидального механизма с электрической системой».
Между экспедициями Валеран находил время посетить Центр. Он узнавал, что там происходили странные чудеса, что величайшие умы Арктура создавали из живой плоти оружие, предвидя будущие беспощадные битвы с врагом. Но все это мало интересовало его, он спешил к Астрид. Стадия адаптации мозга, искусственно питаемого, помещенного в капсулу, успешно миновала, наступила стадия формирования андроида, движимого электрическими импульсами, с гибкими суставами и крепкими мускулами.
При первом свидании Ральф оказался лицом к лицу с бессмысленным коконом, по которому время от времени пробегали судорожные пульсации. В следующий свой визит Ральф увидел застывшую безликую маску и неподвижное тело…
Лес исчез. Он улетел на встречу с незнакомой, опасной и страстно любимой Землей. Конечно, Валеран должен был предупредить его, что нельзя посетить ее безнаказанно. Но они больше не встречались. Принц Еврафриканский, словно зачарованный, продолжал ходить в Центр Мутаций; после каждого полета — к этому ложу… До него начал доходить смысл старинного земного выражения, несколько сатанинского: нелюбовь. «Я ненавижу тебя и не могу обойтись без свиданий с тобой…» — говорилось в старой песне одного из народов Земли, которому когда-то пришлось много выстрадать.
Наступил день, когда она смогла управлять своими рефлексами.
Однажды она подняла руку. Левую. Правая оставалась неподвижной из-за обрыва цепи.
Однажды красиво очерченные губы разомкнулись, и она произнесла: «Р-р… Ральф…»
Он тотчас вышел. Его вырвало.
Талестра думает:
В то время, как на Сигме происходили все эти события,
когда в созвездии Рака вспыхнула Новая,
когда какая-то комета задела своим хвостом несколько незначительных звездочек в Гиадах,
когда, спрятавшись от подступившего врага в погребе, какая-то женщина-мать на Земле душила своего ребенка, чтобы он не кричал,