Валеран склонился над неподвижным, бледным, как смерть, юношей, которого, похоже, покинули последние силы.
— Ты можешь проклинать меня, — добавил он. — Но я уверен, что так тебе будет лучше. Сейчас тебе сделают успокаивающий укол, и ты уснешь. А завтра мы поговорим серьезно.
— Вот микрофильм, который ты хотел передать Ингмару Кэрролу. Он лежал под тобой там, на площади. Могу я его прочитать?
Айрт кивнул и закрыл глаза.
И Валеран, уже в одиночестве, окунулся в то, что стало для него «самой длинной ночью в его жизни».
Сначала он нагрянул к Арцесу Самаррскому, тому самому патологоневрологу, что оперировал Астрид — лучшему специалисту Двойной Звезды. С тех пор между ними, такими разными людьми, завязалось нечто вроде дружбы. Арцес был невероятно худым и бледным до синевы, но черноволосые арктурианцы могли позволить себе роскошь быть некрасивыми. Это делало их более человечными, хотя они сохраняли свое очарование. С точки зрения интеллекта Валеран признавал в нем «единственный светлый ум в созвездии, которому не было свойственно всеобщее разочарование в жизни».
Принц обрушился на него, как ураган, опрокинув по пути в кабинет какую-то психотерапевтическую установку и приведя в совершенное смятение группу хорошеньких служительниц-андроидов. Упав в одно из сигмийских кресел в виде раковины, он потребовал провести общее исследование его организма: анализ крови, радиографию и все такое. Арцес ни о чем не спросил у него — он был слишком хорошим телепатом. После серии изнуряющих тестов он степенно объявил:
— Чумы у вас нет.
— И все-таки… — начал Валеран, еще обнаженный, весь в следах от уколов.
— Вы сделали все возможное, чтобы заразиться, это ясно, и даже, насколько я понимаю, сделали плохо подготовленному для этого человеку какое-то признание, которое могло бы его убить.
— Но не мог же я оставить его в таком состоянии! Ведь этому юноше и так сделали слишком много зла. Я не мог уйти, оставив его под влиянием мертвой…
— История вашей совестливости меня не касается.
— У меня была лошадиная лихорадка!
— Ну и что? Вы, наверное, подцепили где-то одну забытую болезнь — малярию, но против нее достаточно средств. А что касается чумы, «эпидемической лихорадки, которая проявляется в виде бубонов, опухолей и так далее», то у вас ее не может быть, и вы это знаете. Ваша мать была одной из первых жертв эпидемии, она как раз болела, когда вы родились, поэтому вам как бы автоматически сделана прививка.
— Однако у меня было немало симптомов…
— Лихорадочное состояние, сыпь под мышками, головная боль могут быть симптомами многих других заболеваний. К тому же почему вы должны были подцепить именно Язву?
— Я был на Земле.
— Но ведь уже не первый раз.
— Вот именно, — подчеркнул Валеран. — Вот что вам непонятно: другие добровольцы, тысячи, отказались после первого же полета. И не помогает мысль о том, что у нас совершенная защита, и что наши корабли ждут нас. То, что происходит там… непереносимо. Никакие нервы не могут этого выдержать. Так я думал в первый полет и думал абсолютно искренне. Но я говорил себе, что должен Земле больше, чем другие, что мои предки правили ею, и я вернулся…
— Вот прекрасный пример верности долгу!
— Долг, Арцес? Да вы насмехаетесь надо мной! Долг! Под Двойной Звездой это значит — сочинять как можно более благозвучную музыку, заниматься живописью, это… а, ладно. Во всяком случае, здесь не считают своим долгом ходить по грязи и крови, по лицам мертвецов. А я это делал. Это было необходимо.
— Мне вас жаль.
— Да, вы способны на это, но не в том смысле, как представляете. Когда первый порыв подавляется, все это делается даже слишком легко. Вы, ангелы с Арктура, никогда этого не поймете. Я полагаю, что абсолютное незнание зла, которое способствовало вашей славе, вызовет ваш крах. Но, если Земля уже опустилась в эту бездну…
— Да-да. Продолжайте.
— Не надейтесь, что вам удастся сделать психологический анализ моей личности, Арцес! В мире, где мы живем, Фрейд или слишком стар, или слишком молод. Ну, эти его знаменитые 60 сексуальных символов и прочее! Все это применимо только к Земле. Какой арктурианец мог бы мечтать о шахтах, о шкафах или о палках?
— Мы мечтаем об озерах и цветах.
— Это поэтично и ничего не значит, ведь у вас нет ни стыда, ни желаний. Но оставим это, к сожалению, речь идет не о мечтах. То же самое различие проявляется в наших моральных воззрениях и в том, что называют религией. Ведь Земля — единственное место во вселенной, где появилось понятие греха, порчи, заложенной в нас так глубоко, что седой патриарх и молодая мать, король и ребенок, едва родившись, одинаково расположены к ней. Арцес, я полагаю, что это семя зла, эта порча, существуют в каждом землянине. Именно в этом и заключается наше отличие от всех других гуманоидных рас. Иногда или часто это зло дремлет, оттесняется на задний план тонким слоем запретов, табу, цивилизованностью. Но оно может в любой момент проснуться, и тогда мы пропали.