Крах
Праздник продолжался и после возвращения в Коль-де-Варез. Близнецы без устали рассказывали о пережитом сеансе магии. Послушать их, так они укротили слона! Девочка со смехом вспоминала клоуна, у которого никак не получалось вынуть голову из ведра с водой и который от отчаяния играл на тромбоне с помощью ботинка.
Тем же вечером Эфраим председательствовал на совещании в мэрии, приступившей к сооружению подвесной дороги к горам Адре. Поев, он вышел из дому с Эмильеном, Бобеттой и Арманом. Договорились, что Элиана придет позже, когда близнецы и малышка Лиз забудутся сном. Судя по рапорту жандармов, она уже готовилась выйти, когда мсье Альбер перерезал ей горло острым предметом, найти которое так и не удалось.
Собрание вышло в тот вечер особенно беспокойным из-за Мазио-сына, одного из противников проекта муниципалитета, заявившегося вдребезги пьяным и устроившего беспричинный скандал. Но мэр, несмотря на напряжение в зале, выглядел рассеянным. Трижды – этот факт получил отражение в рапорте – он поворачивал голову к большому окну позади него, словно слышал оттуда подозрительный шум. Однако снег, валивший за стеклом крупными хлопьями, поглощал все звуки и события.
В разгар бранной речи Мазио-сына в зал вбежал сельский полицейский с криком, что в доме Жардров пожар. Эфраим оттолкнул кресло и бегом пересек зал. Со ступенек он увидел красное зарево, уже поднявшееся над колокольней. Кроме него, только Арман знал, что в погребе под террасой остался ящик с боеприпасами.
Когда он добежал до дома, пламя уже вырывалось из окна спальни и из крыши. Входная дверь была распахнута. Молодежь, прибежавшая следом за ним, видела, как он исчез в дыму. В следующий миг прогремел взрыв.
Глава 18
Лишний вечер
Эфраим слепо шагает по снегу. Он оставляет позади леса, луга, не выходит на шоссе, не ступает на замерзшие тропинки, ведущие к фермам, обходит поселки и овчарни.
Он не знает, где находится и куда идет. Он проваливается по колено в снег, ничего не видит, ни за что не хватается. Лед ему не помеха.
Он бежит от мужчин, от женщин, от звуков, от окликов, от фонарей над дверями, от стад, плотно сбившихся в тумане, от крикливых детей, от ищущих его жандармов.
Он минует перевалы, переходит ледяные мосты, бредет по дну ущелий, ковыляет по осыпям. Ноги скользят, тело катится вниз по камням. Но он поднимается и снова идет, не замедляя шага. Ничто не может его унять, пока он не падает от изнеможения, не лишается чувств на каменном ложе.
Короткая передышка при пробуждении, но ею он обязан отупению, изнуренности. Он не знает, что сделал он, что сделали с ним. У него нет имени. У него вообще ничего нет. Он отрешился от своей беды. Не думает о ней. Не представляет ее себе. Ее образ еще не сложился. Она витает где-то там, далеко-далеко, в Коль-де-Варез. Внезапно она приобретает невыносимую четкость. Элиана и Лиз зарезаны, близнецы повешены. Он вскакивает, издает крик, срывается с места. Он забыл пройденный накануне путь и кидается туда, откуда пришел, или в другую сторону, по первому же склону, который попадается на глаза. И снова безостановочное движение, пока его опять не свалит сон.
Так продолжается месяц, два, четыре. Зиму сменяет весна, но скиталец не замечает этого. С гор низвергаются огромные ледяные пласты, завывают ветры, ходит волнами трава. По стволам и ветвям бежит сок. На безжизненных еще вчера сучках лопаются почки. В норах просыпаются исхудавшие звери. Юные летучие мыши, висящие в пещерах вниз головой, учатся порхать.
Эфраим спотыкается на солнце. Синее небо. Тишина. Запах земли и листвы. Свет – как разлитое в воздухе масло, воздух – поток, низвергающийся в долины.
Он внушает страх, его то и дело задерживают. Как бродягу. Как попрошайку. Как-то вечером он заходит в деревню и минует быстрыми шагами бар, но молодежь его окликает. Он не оглядывается и продолжает шагать. Трое догоняют его, осыпают ударами. Он бы их запросто прибил, если бы пустил в ход свои пудовые кулаки, но он не обороняется.
Однажды утром он уже не в силах подняться. Он лежит на камнях, у горного потока. Кто-то наклоняется над ним, теребит, обращается к нему. Это Арман, тот, кто знает семейные секреты, но не выбалтывает их, извечный доверенный человек Жардров.
На следующий день после бойни у управляющего произошло кровоизлияние в мозг. Теперь он с трудом ходит и говорит одним углом рта.
– Ты можешь встать? – спрашивает он.
Эфраим не отвечает.
Его кладут на носилки, уносят в Коль-де-Варез. Он не шевелится, не протестует. У въезда в деревню он приподнимается на локтях, узнает родные места и колотит себя кулаками по лицу. Арману требуется помощь троих мужчин, чтобы привязать ему руки к туловищу.
Так чудо-ребенок гор возвращается в свою деревню: связанный, лежа на носилках, весь в скверне, обезображенный. Арман занимается им все лето, ухаживает и врачует. В сентябре Эфраим начинает говорить. Он зовет управляющего, берет его за руку, говорит чужим голосом: «В моей жизни случился лишний вечер. Заплатить за это должен я один. Я обязан вспоминать. Я не наложу на себя руки, это было бы слишком просто. Я отдам вам все, что получил от Бьенвеню, кроме одной фермы, которую оставлю Бобетте. Себе я не возьму ничего. Потом я вас покину. Я не вернусь. Не пытайтесь меня задержать. И не ищите».
Арман слушает эти слова. Ему горько их слышать. Он понимает, что судьба над ним насмеялась. И он отвечает: «У меня ничего не было, пока Бьенвеню не подарил мне клочок земли. В тот день я был царем Вселенной. Сегодня я получаю больше, чем мне нужно». Но Эфраим свое решение не меняет. Владения Жардров переходят к управляющему. А тот десять раз на дню повторяет: «Судьба посмеялась надо мной».
Эфраим покинул Коль-де-Варез и шагает через луг Корша. Гремит гроза. Дождь бьет ему в лицо. Перед ним бежит река, в глубинах которой он прежде поселял драконов. Подойдя к серой воде, он видит плот сплавного леса, зацепившийся корнями за берег. Он прыгает на бревна и отправляет их дальше по течению. Теперь река, состоящая из дождевых капель, понесет его на равнину, где играют дети, живут красивые женщины, на столах лежат книги в золотых переплетах, сдаются гостиничные номера, где изуродованный человек может уснуть, никому не назвав своего имени.
Глава 19
Ящерица на щеке
Откуда берутся истории, не дающие нам покоя? Не служит ли им колыбелью страна мертвецов, куда они возвращаются вместе с нами? Сдается мне, всякий рассказ, завлекающий нас в сердцевину ми-, ра, долго путешествовал, прежде чем попасть к нам, и хранит отпечаток краев, путь в которые утерян, но куда нас ведут неведомыми лазейками слова, противные разуму. Нынче, 9 января 1999 года, когда скользящее вниз вечернее солнце озаряет издали конец дня в конце века, пришла пора поведать, как судьба Жана Нарцисса Эфраима Мари Бенито пересеклась с моей…
Я родился в Ниме в 1946 году, за пятнадцать минут до моей сестры Армеллы, для своих Зиты. Неважно, на что я употребил эту четверть часа в роли единственного сына. Вероятнее всего, на рев. Важно, что мы с Зитой были счастливыми наивными близнецами вплоть до того момента, когда наши молодые родители, насладившись в кинотеатре «Люкс» фильмом «Поезд даст три свистка», надумали воспроизвести поцелуй Гарри Купера и Грейс Келли на железнодорожном переезде. После этого наша тетка Элиана (которую мой папаша всегда называл свихнутой) растила нас в своей избушке среди нимских холмов. Можно, думаю, сказать без хвастовства, что полученное нами новое образование все еще меня изумляет и поддерживает. Я приведу примеры, почерпнутые из памяти, которые не уведут меня в сторону от Эфраима, как раз наоборот.
Первым делом вспоминается декабрьский вечер в 1957 году, когда лишний раз проявилось великодушие моей крестной матери. Дело было через несколько недель после начала учебного года. Рождественские каникулы были еще очень далеко, но мы уже о них мечтали – так потерпевший кораблекрушение, забравшись на деревянный обломок, грезит о ярко освещенном лайнере, который его подберет, если он до тех пор сподобится не утонуть. В тот вечер тетя Элиана приготовила фруктовые слоеные пирожные по-провансальски, одно из прославленных местных лакомств. Когда пришло время садиться за стол, Зита сообщила, что в глубине сада, под приморской сосной, спит в пальто прямо на морозе какой-то господин.