Чтобы уладить дела в Лундене, нам потребовалось шесть дней. Самым сложным было найти место, где семьи моих воинов окажутся в безопасности. В Лундене у меня имелись друзья, и пусть христиане поклялись убить меня, Лунден – снисходительный город. Среди его улочек есть уголки, где чужак найдет себе приют, и хотя в нем случаются бунты, а попы проклинают других богов, по большей части его жители не суют нос в дела соседа. Я много лет провел там, командовал гарнизоном, отстроил римские стены старого города и завел друзей. Они-то и пообещали приглядеть за нашими детьми и женами. Сигунн хотела плыть со мной, но мы отправлялись туда, где по лезвиям стекает кровь, а это не место для женщин. Кроме того, раз я запретил воинам брать супруг, то не мог взять Сигунн, и ей пришлось остаться, получив мой кошель с золотом и обещание вернуться.
Мы закупили соленой рыбы и соленого мяса, заполнили бочонки элем и закатили их на борт «Полуночной» и только потом отправились вниз по реке. Для охраны семей я оставил двоих самых старших воинов, а четверо рабов-фризов, входивших некогда в команду потерпевшей крушение «Полуночной», присоединились ко мне, поэтому всего со мной шли тридцать пять человек. С отливом мы миновали широкие излучины, так хорошо мне знакомые, заиленные берега, где рос камыш и кричали птицы; Бемфлеот, где я одержал великую победу из тех, что воспеваются бардами, а канавы заставляют течь кровью, и затем вырвались навстречу вольному ветру и бесконечному морю.
Мы завели «Полуночную» в речку в Восточной Англии и потратили три дня, очищая корпус от водорослей и тины. Работали во время отлива: сначала ободрали один борт и проконопатили швы, потом, пользуясь приливом, сняли судно с мели, развернули и обнажили другой бок. Затем снова в море – выплыли из реки и, поставив парус, направили увенчанный драконом нос на север. Мы убрали весла, позволяя восточному ветру нести нас, и я ощутил то счастье, которое испытываю всегда, имея добрый корабль и попутный ветер.
Сына я поставил к рулевому веслу, давая ему время почувствовать лодку. Поначалу, разумеется, он загребал или толкал весло слишком сильно или подправлял курс слишком поздно, и «Полуночная» рыскала, теряя скорость, но на второй день я заметил, как Утред улыбается про себя, и понял, что парень ощутил, как дрожь длинного корпуса передается рулевому веслу. Он познал науку и обрел в этом радость.
Ночи мы проводили на берегу, притыкаясь носом где-нибудь в речушке или в пустынной бухточке, а с рассветом продолжали путь. Помимо рыбачьих лодок, которые при виде нашего высокого штевня лихорадочно выбирали сети и гребли к берегу, суда нам встречались редко. Мы шли мимо, не обращая внимания ни на кого. На третий день далеко на востоке я увидел мачту. Финан, зоркий как сокол, заметил ее одновременно со мной и раскрыл уже рот, но я сделал знак молчать, кивнув на Утреда. Финан ухмыльнулся. Большинство воинов тоже заметили корабль, но поняли, что я намерен держать язык за зубами. «Полуночная» мчалась вперед, и мой сын, длинные волосы которого ерошил ветер, как завороженный вглядывался в набегающие волны.
Далекий корабль приближался. Парус у него был серый, как низколетящие облака. Парус большой, высокий и широкий, прошитый для крепости пеньковыми канатами. Наверняка не «купец», а такой же, как наш, узкий и быстрый боевой драккар. Моя команда наблюдала за ним, ожидая, что на размытом горизонте вот-вот обрисуется корпус, но Утред хмуро глядел на заполаскивающую кромку нашего паруса.
– Не стоит ли выбрать втугую? – спросил он.
– Хорошая мысль, – отозвался я.
Парень улыбнулся, довольный моим одобрением, но ничего не предпринял.
– Командуй, проклятый болван! – воскликнул я тоном, живо убравшим улыбку с его лица. – Ты ведь кормчий.
Он отдал приказ, и двое из наших выбрали шкот так, что парус перестал полоскать. «Полуночная» нырнула в прогал, потом стала подниматься на зеленой волне. На гребне я посмотрел на восток и разглядел нос приближающегося судна. Его украшала голова зверя, высокая и свирепая. Затем незнакомец скрылся за пеленой вздымаемых ветром брызг.