– Чему возрадуется? – спросил я.
– Тому, что сын твой станет священником! Через два дня, как я слыхал, в Тофкестере.
Этим и занимаются христиане в своих церквях – плодят колдунов, превращая мальчиков в чернорясых попов, которые будут распространять это дерьмо еще дальше. И вот мой сын, мой старший сын, стал теперь проклятым христианским священником. Я снова ударил его.
– Ублюдок, – прорычал я. – Черноутробный ублюдок. Предатель, маленький идиот!
– Отец… – заикнулся он.
– Я тебе не отец! – взвыл я.
Выбрав на улице особо зловонную кучу навоза, сочившуюся влагой у стены сарая, я подъехал ближе и швырнул Утреда в нее:
– Ты не мой сын. И имя тебе не Утред.
– Отец…
– Хочешь, чтобы Вздох Змея коснулся твоего горла? – крикнул я. – Если желаешь быть моим сыном, скинь этот проклятый черный балахон, надень кольчугу и делай то, что я тебе скажу!
– Я служу Господу.
– Тогда выбирай себе собственное проклятое имя. Больше ты не Утред Утредсон. – Я повернулся в седле. – Осберт!
Младший направил жеребца ко мне. Вид у парня был встревоженный.
– Отец?
– С этого дня тебя зовут Утредом.
Он посмотрел на брата, потом на меня и неохотно кивнул.
– Как твое имя? – спросил я.
Юнец поколебался, но, видя мой гнев, снова кивнул:
– Меня зовут Утред, отец.
– Ты – Утред Утредсон, мой единственный сын!
Однажды, давным-давно, подобное случилось и со мной. Отец, которого звали Утредом, нарек меня Осбертом, но когда моего старшего брата, тоже Утреда, убили даны, мне дали новое имя. В нашей семье так заведено: старший сын наследует родовое имя. Моя мачеха, глупая баба, во второй раз даже окрестила меня, сказав, что иначе охраняющие небесные врата ангелы не узнают моего нового имени. Меня засунули в бочку с водой, но христианство, хвала Иисусу, смылось – я обрел старых богов и до сих пор почитаю их.
Пятеро старших священников нагнали меня. Я знал двоих из них, близнецов Сеолнота и Сеолберта. Лет тридцать назад мы вместе были заложниками в Мерсии. Нас, мальчишек, пленили северяне: судьба, которая устраивала меня, но вызывала отвращение у близнецов. Теперь они превратились в стариков: два похожих как две капли воды попа крепкого сложения, седобородые, с искаженными гневом круглыми лицами.
– Ты убил аббата Витреда! – прокричал мне один.
Он был потрясен, взбешен, почти невменяем от ярости. Я понятия не имел, который это из близнецов, потому как никогда не умел различать их.
– И лицо отца Бургреда изуродовано! – верещал второй.
Он двинулся, словно намереваясь ухватить жеребца за узду, и я быстро развернул коня, чтобы братьям грозили большие желтые зубы, изукрасившие лицо недавно рукоположенному священнику. Близнецы отпрянули.
– Аббат Витред! – простонал первый. – Он был святым человеком, никто не сравнился бы с ним!
– Он напал на меня, – ответил я.
На самом деле у меня не было намерения убивать старика, но указывать на это близнецам не имело смысла.
– Кара ждет тебя! – провозгласил один из них. – Ты будешь проклят на веки вечные!
Второй протянул руку несчастному юнцу в навозной куче и окликнул:
– Отец Утред!
– Его зовут не Утред! – рявкнул я. – И если он осмелится величать себя так, – с этими словами я посмотрел на парня, – то я найду его, вспорю живот до костей и скормлю черные потроха своей свинье. Это не мой сын. Он не достоин быть моим сыном!
Человек, недостойный быть моим сыном, с сочным чавканьем оторвался от навозной кучи. С него стекало дерьмо.
– Тогда как же меня называть? – поинтересовался он.
– Иудой, – с насмешкой бросил я.
Меня растили как христианина и пичкали историями про святых, поэтому я знал про Иуду, предавшего распятого Бога. Мне эти сказки всегда казались бессмысленными. Бог позволил пригвоздить себя к кресту, чтобы стать спасителем людей, и в то же время христиане ненавидят человека, сделавшего эту смерть возможной. По-моему, им стоит почитать его как святого, но они клеймят его предателем.
– Иудой, – повторил я, довольный, что вспомнил имя.
Юнец, бывший моим сыном, помолчал, потом кивнул.
– Отныне зовите меня отцом Иудой, – объявил он близнецам.
– Ты не можешь наречь себя… – начали Кеолнот и Кеолберт.
– Я – отец Иуда, – заявил парень твердо.
– Ты будешь отцом Утредом! – крикнул ему один из близнецов, потом указал на меня. – У него нет здесь власти! Он язычник, отщепенец, проклятый Богом!
Поп трясся от злости и едва мог говорить, но потом сделал глубокий вдох, закрыл глаза и воздел обе руки к хмурому небу.