Пережитки древнего земледельческого культа, образовавшие, по выражению Н. М. Никольского, «причудливую амальгаму» с христианской мифологией и обрядностью, хотя во многом утратившие первоначальный смысл, вплоть до двадцатого столетия сохранялись в обиходе крестьянского населения. Вместе с данными «Стоглава» (XVI в.), содержащего описание еще «живых» в то время языческих празднеств, они-то и позволяют в более или менее целостном виде восстановить отдельные циклы русского земледельческого календаря.
Длительное сохранение у славян остатков патриархально-родового строя способствовало консервации в их быту пережитков семейно-родового культа предков, наиболее отчетливо проступавшего в представлениях об умерших и в похоронно-поминальной обрядности. Поверья восточных славян говорят о разделении умерших на две категории: «чистых» покойников, умерших естественной смертью, которые получили название «родителей», и «нечистых», погибших неестественной смертью (самоубийцы, опойцы, колдуны и др.) — «заложных». Отношение к тем и другим было различное. «Родителей» почитали как добрых покровителей семьи, их память отмечалась поминальными обрядами, жертвенными трапезами. С утверждением христианства поминальные, или «родительские», дни были закреплены церковью за определенными датами православного календаря.
«Нечистые» покойники вызывали суеверный страх, им приписывали опасные, вредоносные свойства. Считалось, что «заложные», преждевременно ушедшие из жизни, якобы обижены на живых и могут им мстить, что земля их не принимает, поэтому они вынуждены бродить бесприютно и тревожить живых; до XIX в. дожило широко распространенное поверье, что «заложные» знаются с нечистой силой и сами могут превращаться в тот или иной вид нечисти.
В похоронно-поминальном культе уживалось двойственное представление об умершем. Древнейшее воззрение на умершего как на «живого» мертвеца переплеталось с более поздними представлениями — верой в загробную жизнь души покойника. Как и другие анимистические олицетворения, понятие о душе прошло длительную эволюцию: от первичного представления о ней как о материальном существе до сложного мифа о душе как о духовной бесплотной субстанции. Согласно древнеславянским верованиям, душа не уничтожается в момент смерти человека, а невидимо отделяется от тела и направляется в далекую загробную страну мертвых, которая находится где-то за горами, за лесами. Вероятно, уже в дохристианскую эпоху у славян сложилось представление о местопребывании душ умерших как о цветущем саде. Для путешествия в эту страну покойника снабжали всем необходимым: клали в гроб одежду, обувь, утварь. После погребения «родителей» устраивали поминальные трапезы, кормление их душ. Отчетливым реликтом культа предков являются сохранявшиеся вплоть до послеоктябрьского периода угощения и поминания умерших, которые особенно торжественно справлялись на пасху, в «родительские» дни.
Древнерусский летописный свод «Повесть временных лет» донес до нас сведения о славянском культе антропоморфных божеств, а также имена богов языческого политеистического пантеона, относящегося ко времени христианизации Руси («пантеона Владимира»). «Великие боги» славянской мифологии, характерные для религиозной идеологии земледельческой эпохи, символизировали главные природные стихии, выступали как покровители хозяйства, как боги-родоначальники: это — сначала бог грозы и молнии, а позже войны и оружия — Перун, солнечные божества — Даждьбог, Хоре, бог ветров — Стрибог, божество женского начала природы и женских работ — Мокошь, бог-родоначальник — Род, скотоводческое божество — Велес (Волос) и др.
Культ «великих» богов некоторые ученые (в дореволюционной пауке — Е. В. Аничков и его последователи) считали официальным дружинно-княжеским культом, чуждым народу. Ряд советских исследователей (Н. М. Никольский, Н. Румянцев и др.) склонялись к мнению, что культ верховных божеств у восточных славян был городским культом, который, не успев развиться в сложную богословскую систему, был заменен христианством.