— Она была бы очень красивой, если бы сама чувствовала себя красавицей, — говорит Аврелия.
Голос Аврелии не казался насмешливым, как это было обычно. Селена даже не сразу смогла его узнать. Обыкновенно она всегда смеётся над всеми, считает своих родственников глупыми, достойными высмеивания. Обыкновенно Аврелия ни о ком не говорит серьёзно. Впрочем, Селена не особенно часто общалась с ней, чтобы знать или понимать кузину достаточно хорошо. Даже скрытную, мечтательную Юмелию она знала и понимала куда лучше.
Селена даже приостанавливается, чтобы услышать, с кем говорит Аврелия. Младшую княжну всегда было трудно впечатлить. И если Ветта показалась ей красивой, значит, что-то в певнской княжне было. Аврелия сама была необыкновенной. Хоть её нравственность и вызывала опасения у старшего поколения Изидор — Аврелии нравился один мужчина из военных Ибере.
— Она честная, — говорит Мадалена, которая больше всего на свете ценит в окружающих искренность.
Селена тяжело вздыхает. Что же… Подслушивать чьи-либо разговоры с Мадаленой было просто бессмысленно. Хотя бы потому, что нормально с ней поговорить попросту невозможно, если вы не Аврелия. Мадалена была так принципиальна, что переубедить её было нереально, а говорить с ней иногда было просто невыносимо. Что же… Бесполезно теперь даже идти к ним.
Княжна поворачивает назад, а потом спускается на первый этаж — да, конечно, вряд ли она найдёт там хотя бы одну из кузин, зато там куда прохладнее, можно будет немного передохнуть. Она спускается по мраморной лестнице, мимо огромных бронзовых ваз, которые так нравятся тётке Мирьям — они были привезены её мужем с одного из давно забытых уровней. Кажется, это было чьё-то захоронение. Впрочем, Селена не вдавалась в подробности. Ей хватало и того, что вазы были довольно красивы, и что там можно было прятать записки и разные вещи, которые тётушкам совершенно не стоило видеть.
Девушка бежит по одной из картинных галерей, которыми так гордится Нарцисс Изидор. Князь привозил картины со всех уголков Ибере — кажется, особенно ему нравился уровень Нщезин, где жили многие художники. Правда, картин, которые писал бы кто-то знаменитый, Нарцисс не покупал — Селена никогда не могла понять, почему именно. Пожалуй, всё было в небольшой странности Нарцисса — он терпеть не мог признанных художников и музыкантов. Впрочем, стоит отдать должное его вкусу — все картины в его галерее были прекрасные. Особенно много в галерее было пейзажей — Нарцисс не слишком-то жаловал другие картины, ему нравились именно те, на которых были изображены другие уровни. Там были и Грайвен, и Троади, и Миртилле, и даже Леафарнар, с которого прибыла невеста Актеона… Сама княжна ни разу в жизни не была где-либо, кроме Альджамала и Лемерра.
Картинная галерея сменяется портиком. Селена продолжает бежать, уже чуть медленнее — вряд ли кто-нибудь хватится и заставит её вернуться. Тем более, что многие гости находятся в саду. Никому из них не доставит особого удовольствия смотреть за тем, как одну из изидорских княжон заставляют вернуться в свои покои. И это вполне может спасти Селену от неминуемого наказания. Девушка уверена, что если тётка Мирьям увидит её здесь, то на пир её вряд ли пустят. Селена надеется, что никто из своих её не увидит. Во всяком случае, до того, как пройдёт свадебный пир. Селена прекрасно знает правила. И прекрасно знает, что выходить сюда, когда так много гостей прибыло в Дарар, её категорически запрещено — это в обычные дни она может гулять по любому из садов, если её будет сопровождать одна из тётушек или старая нянька.
Останавливается она — княжне хотелось попасть в сад, пока никто из старших её не увидел, пусть портик и был для неё куда безопаснее, чем картинная галерея Нарцисса — лишь потому, что видит вдалеке мужскую фигуру в красном плаще. Киндеирн. Это он — его угловатую громоздкую фигуру невозможно спутать с чьей-либо. К тому же, этот плащ… Девушка осторожно прячется за одну из колонн. Не хватало ещё, чтобы кто-то увидел её рядом с Киндеирном — да это даже хуже, чем прогуливаться по саду ночью наедине с молодым человеком! Впрочем, старший герцог Астарн не один. Рядом с ним стоит мужчина в чёрной одежде с вышитым на ней серебряным знаком, значения которого девушка не знает, кажется, тоже один из гостей. Селена прячется за колонной. Почему-то ей кажется, что разговор этих мужчин вовсе не предназначен для её ушей. Княжне очень страшно, что кто-нибудь из них заметит её и убьёт. Люди, подобные Киндеирну, способны на что угодно, так ведь? Княжна старается ступать как можно тише — ей хочется, чтобы эти двое поскорее ушли, чтобы она могла выйти в сад и забыть обо всём, что она здесь увидела… Ей так хочется сбежать…
— Не забывайте, что это и в ваших интересах тоже, дорогой Доминик, — говорит генерал Астарн.
Его голос кажется Селене грубым, насмешливым и слишком низким… Он стоит сейчас спиной к той колонне, за которой княжна спряталась, но девушку не покидает ощущение, что сделай она хоть одно лишнее движение — он заметит её, подойдёт ближе, схватит и уничтожит, расправится, как обычно расправляются с ненужными свидетелями. Селена впервые ловит себя на мысли, что ей страшно настолько сильно, что кровь почти застывает в жилах.
Девушка боится даже пошевелиться. Она лишь смотрит, стараясь увидеть как можно больше. Она видит драгоценные перстни на пальцах Киндеирна, видит перчатки на руках его собеседника, этого Доминика, видит, как первый снимает один из перстней и отдаёт второму, а тот прячет его в карман… Он оглядывается в поисках посторонних, и Селена прижимается к мраморной колонне, стараясь стать совершенно незаметной. Ей хочется исчезнуть, раствориться в воздухе…
Киндеирн кажется крайне спокойным. Он уверен в своих силах — иного и невозможно было ждать от алого генерала. Киндеирн Астарн — слишком влиятелен, чтобы чего-то страшиться. Селена уверена, что такие значительные фигуры в истории Ибере, как он и Сибилла, вообще не должны чего-либо бояться. Такие, как он, всегда останутся безнаказанными, даже если совершат что-то, что для другого было бы совершенно непростительно. Впрочем, Селена всё равно теряется. Ей кажется, что на её глазах происходит что-то ужасное — настолько, что потом всю оставшуюся жизнь она будет сокрушаться, если сейчас поступит неправильно. Ей кажется, что эти двое замышляют что-то такое, что когда-нибудь аукнется Изидор. Селене приходит в голову мысль, что Киндеирна она боится так сильно, что никогда не посмеет больше наблюдать за ним — даже в шутку, как делали все её кузины.
— Про свои интересы я, уважаемый Арго, никогда не забываю! — смеётся второй мужчина. — Впрочем, как и вы!
Только когда Киндеирн увлекает собеседника за собой вглубь сада, Селена осмеливается выдохнуть и отцепиться от колонны. Ноги едва-едва держат её. Девушке хочется упасть и разрыдаться от бессилия. Княжна осторожно возвращается в картинную галерею Нарцисса — теперь ей надо незаметно пройти уже обратно, на второй этаж, где находятся комнаты всех княжон. Ей надо вернуться туда. И сегодня она вряд ли осмелится выйти за пределы Дарара, как хотела вместе с кузинами. Ей совершенно не хочется подвергать свою жизнь опасности, а свои нервы такому испытанию.
Следующие несколько часов девушка проводит, блуждая по коридорам женской половины Дарара и пытаясь забыть то, что она услышала и увидела в саду. Княжне совершенно не хочется об этом даже думать, не то что говорить. Она вряд ли может пойти с этим к кому-нибудь из старших — ни Киндеирн, ни его собеседник не сказали ничего, что могло повредить им. Они не сказали ничего, что могло бы считаться объявлением войны. Во всяком случае, Селена этого не слышала. Она не знала об их замысле ничего, кроме того, что это было в интересах обоих — и Киндеирна, и Доминика. Селене совсем не хочется, чтобы её приняли за сумасшедшую. Совсем не хочется, чтобы на её словами посмеялись, не хочется, чтобы подвергать свою жизнь — и, возможно, и жизнь того, кто решит во всём разобраться — такой опасности. И поэтому княжна Селена решает ничего никому не рассказывать.
Венчание Ветты и Актеона начинается ровно в полдень, как и положено по одной из тех древних традиций, которые Изидор так чтут. Солнечный свет падает на них, проходя через цветные стёкла, сложенные в причудливые узоры, приобретая тот почти сиреневый оттенок — на Альджамале этот цвет считался цветом счастья, благополучия и процветания. Это кажется Селене очень красивым. Актеон одет в белое, как ему и положено. Он кажется настоящим красавцем в этот момент. И даже неподвижное, словно каменное, лицо, тёмное от загара, его в этот момент не портит.