Сибилла злится на него. Злится за то, что он всё делает не так, как ей хочется — будто бы это так легко. Злится за то, что война ещё идёт — будто бы только в его неопытности было дело. Злится за то, что говорит ей подобные вещи — будто бы кто-то смог бы терпеть дольше. Актеон вполне может согласиться с тем, что в данной ситуации он занял совершенно неправильную позицию. Актеон вполне может согласиться с тем, что он никогда и не был прав.
— Какой же ты идиот, если не сумел поладить даже с собственной женой! — презрительно кривит губы княжна. — Ей ведь не так много нужно было, чтобы она влюбилась в тебя до беспамятства — такие женщина, как твоя княгиня умеют любить, уж поверь мне, дорогой племянник. Я сама женщина, я в таких вещах понимаю куда лучше.
В её словах столько желчи, столько раздражения, что Актеону и самому хочется разозлиться на неё… Будь на месте Сибиллы Ветта, они обязательно сцепились бы, подрались, на лице Актеона уже было бы несколько ссадин, а на запястьях княгини завтра появились бы синяки — синяков у Ветты обычно было много. И не сказать, что эти «драки» случались у них слишком часто.
С Веттой всё было проще. С ней хотя бы можно было спорить — уж на это наследный князь точно имел право. Он мог даже поднять на неё руку, если случалось что-то слишком уж вопиющее, впрочем, Ветта сама не брезговала подобными способами убеждения в своей правоте. На княгиню можно было кричать, и она отвечала ему тем же, она могла позволить себе сцены — совершенно неприличные для дворянки — ревности, могла топать ногами, кричать… На Сибиллу же даже голоса повышать не полагалось, и дело было не только в том, что статус её был куда выше. Дело было в какой-то врождённой властности, которая не позволяла кому-либо в ней сомневаться.
Сейчас, однако, Актеон мог бы сказать куда больше, чем хотел того на самом деле. Его могло бы, что говорится, «занести». Сибилла лишь холодно усмехается и отходит в сторону. Холодность ей не к лицу. Это Мариам хладнокровие пошло бы — жаль только, что она об этом слове даже не слышала. А у Ветты порой холодности было даже слишком много — особенно когда она считала, что обидели её совершенно несправедливо.
— Сибилла, — пытается возразить Актеон, но слова застывают в горле. Наверное, и к лучшему.
Она жестом останавливает его. Жестом показывает, что больше не желает ничего слушать. Ни обвинений, ни оправданий, ни признаний в любви — ничего. Ни единого слова. Бесполезно что-либо говорить ей. Возможно, стоит просто подождать, пока сегодняшний неприятный разговор забудется. В конце концов, все неприятные разговоры в когда-нибудь забываются.
Кроме привычных горечи и раздражения, наследный князь почему-то чувствует и облегчение — будто тиски, давно державшие его своей железной хваткой, внезапно ослабили своё влияние. Актеон удивлён, что подобное чувство, появляющееся в его душе, неправильное. Что ему стоит прогнать его, вытеснить из своей души, пока на смену любви — даже такой унизительной — к Сибилле не пришла пустота, что была после смерти отца, которую уже ничем нельзя вытравить.
— Замолчи, — Сибилла кажется внезапно уставшей и раздражённой. — Я больше не желаю тебя видеть. И уходи. Исчезни с Альджамала как можно скорее. На сборы я тебе даю сутки. Не больше.
Она непреклонна. Бесполезно даже пытаться как-то её переубедить. Во всяком случае, сейчас. Актеон неплохо знает её, он знает её с самого своего детства, он общался с ней больше, чем кто-либо из Изидор. Он общался с ней даже больше, чем с Нарциссом (которого никогда не любил и, должно быть, уважал куда меньше, чем тот того заслуживал), что был его наставником в юные годы.
На некоторое время Сибилла замолкает. Словно обдумывает что-то.
Суток, выделенных ему на сборы, пожалуй, вполне должно хватить. Не так уж много у Актеона вещей, которые представляют для него хоть какую-то ценность. Всё необходимое можно приобрести и на Вайвиди. Если бы Сибилла не желала, чтобы он уехал на этот уровень с Веттой, наследный князь мог бы исчезнуть прямо сейчас — бегом спуститься по лестнице, вскочить на коня и пересечь Аменгар, за которым находится один из порталов на другие уровни… Правда, один из старых порталов — новые строились уже в поселениях. Возможно даже, что это своеобразное «окно» даже не работало — Актеон, если что, мог бы отправиться и в одно из поселений, где уже точно есть лазейки между уровнями.
Другое дело — Ветта. С ней наследный князь общался довольно редко. Вполне возможно, что она не захочет никуда уезжать — такое решение было бы вполне закономерным и даже разумным. На Альджамале пока ещё можно не ждать непрошеных гостей из Фюрстов или Астарнов — с юга и с запада Изидор начинали порой даже гнать. На Альджамале есть такая крепость, как Дарар, Альджамал окружает множество уровней, на которые и придётся первый удар… Будет вполне логично, если Ветта наотрез откажется куда-либо уезжать — любая из кузин Актеона поступила бы точно так же на её месте, боясь за свою жизнь.
Пожалуй, если бы у наследного князя была такая возможность, он попросил бы Сибиллу отпустить на Вайвиди его одного — без Ветты. Той лучше остаться здесь. В безопасности. И вдали от мужа, которому почти всегда хотелось от неё избавиться. Однако вряд ли великая княжна будет к Актеону столь благосклонна, если уж решила прогнать его прочь.
— Ты жалок… — говорит она со вздохом. — Мне очень жаль, что я этого раньше не замечала.
После этих слов она заходит к себе в спальню и захлопывает двери. Те самые резные двери, на которых изображён сюжет из одной древней легенды — как богиня превратила надоевшего ей любовника в кипарис. Странная это была легенда, впрочем, Юмелии она когда-то нравилась.
Актеон выходит из покоев великой княжны с таким дурным настроением, какое вряд ли мог себе представить раньше. Даже после разговора с князем Спиросом, который больше всего любил лезть не в своё дело. Даже после вечных упрёков Нарцисса на счёт отношения к людям в целом и к жене Актеона в частности. Даже после дня, проведённого с кузинами и племянницами.
До женской части дворца идти — всего ничего, но Актеону почему-то кажется, что этот путь занимает у него сегодня целую вечность. Спуститься по лестнице, что вся расписана различными сюжетами из мифологии Альджамала и Ибере, почему-то кажется ему сейчас пыткой. Почему-то именно сегодня разглядывать все эти сюжеты — выполненные искусным мастером — наследный князь едва может.
Ветта стоит у окна и расчёсывает свои волосы. Она так и не сменила свои наряды на изидорские — так и осталась «княжной Певн с Леафарнара», которую когда-то привезли на Альджамал. Её волосы стали ещё длиннее, и косы приходится несколько раз оборачивать вокруг головы, чтобы они не касались земли. Она не поворачивает даже головы, хотя прекрасно понимает, что в комнату вошёл её супруг.
— Мы уезжаем, — говорит Актеон жене, даже не переступая порога комнаты. — И немедленно.
Должно быть получается слишком резко, слишком грубо — впрочем, должно быть Ветта уже давно смогла привыкнуть к такому обращению. Она не кажется ни раздражённой, ни расстроенной. Актеон, если уж быть честным, рассчитывал на совершенно другую реакцию.
Княгиня даже не вздрагивает. Она не начинает биться в истерике, плакать, просить оставить её на Альджамале — здесь безопасно. Сражения пока гремят вдалеке, и большинство изидорских женщин прячется здесь, в тени сводов Дарара. Не исключено, что скоро армия Киндеирна подойдёт совсем близко к этим стенам. Впрочем, Нарцисс — он проводил с женой Актеона куда больше времени, чем сам наследный князь — всегда говорил, что Ветта может быть очень храброй.
Княгиня кивает. Она откладывает в сторону гребень, оставляет в покое свои волосы и подходит поближе к окну, опирается на подоконник, разглядывая то, что происходит за стеклом. Ничего не говорит. С ней всегда было тяжело разговаривать. Актеон вздыхает и проходит в комнату. Ветта не оборачивается, прислоняется к стеклу и, кажется, даже улыбается.
— Ты даже не спросишь, куда мы едем?
Ветта смеётся. Тихо и будто бы немного сдавленно, холодно. Сначала Актеону даже кажется, что ему это показалось, почудилось…
Это, наверное, впервые, когда он слышит её смех. И в её смехе он слышит то, как смеялась обычно Сибилла. Впервые Актеон видит в этой женщине что-то кроме сложившегося с первой встречи ощущения, что она для него всегда будет помехой. Возможно даже, что впервые наследный князь видит Ветту, а не постылую княгиню, свою навязанную родом жену.