Только теперь Ветта понимает, что означал тот полный сочувствия взгляд Лукерьи… Она уже знала. И поэтому хотела предупредить сестру. А княжна, как обычно, не стала никого слушать. Ветта никогда никого не слушала. Разве что отца, когда он был ещё жив. Но никого больше.
Лукерья была права, а Ветта нет. Девушке стоило послушать младшую сестру, а не сердиться из-за пустяков. Девушке стоило выслушать Лукерью, а потом снова бежать в лес… Пока её не увидела матушка. Возможно, тогда Нарциссу надоело бы долго ждать, и он решил бы вернуться к себе на Альджамал без невесты. Или выбрал бы себе в жёны одну из сестёр Ветты — Евдокии бы очень подошло стать женой великого князя. Евдокии бы очень понравилось. И она не так нуждалась в свободе, как Ветта. Она могла жить в роскошных хоромах, зная, что за пределы дворца её не выпустят… Евдокия не чувствовала бы себя в этом случае хоть чем-то ущемлённой…
Язычница… Так он её назвал?.. Да, должно быть, Ветта была похожа на язычницу. Но она нисколько не расстраивалась из-за этого. Да и было ли из-за чего? Пусть так. Ветте даже немного льстило это сравнение. Пусть Нарцисс считает её язычницей, ему будет так проще. Ветта даже может ему подыграть. Это нетрудно. Совсем. Ветта прекрасно сможет справиться со своей ролью, если ему так хочется иметь женой «язычницу»…
— Что? — удивляется мужчина. — Нет. Ты выйдешь замуж за одного из моих племянников. Я просто должен привезти тебя на Альджамал.
Кажется, сама мысль об их свадьбе кажется ему смешной. Ветта рассчитывала на другой ответ, и теперь ей стыдно в этом признаться. Она уже была готова огрызнуться ему в ответ, была готова нагрубить, но теперь всё это не имело смысла… Ветта смотрит на Нарцисса немного растерянно. Она не ожидала. Да, совершенно не ожидала, что всё именно так. И теперь княжна не знает, считать ли слова Нарцисса хорошим знаком или нет.
Нарцисс улыбается ей, и в этот момент Ветте кажется, что лучше бы женихом был он — она уже видела его, знает хотя бы немного, а его племянника она впервые увидит на Альджамале… Неизвестно, будет ли он относиться к ней хорошо, неизвестно, понравится ли он ей, понравится ли она ему. Нарцисс, кажется, не имеет против «язычницы» ничего против. А как к этому будет относиться его племянник? И что будет, если она не понравится этому человеку? Её ведь просто вернут домой, да? На Леафарнар, в отчий терем, к матери, сёстрам и братьям?
— А что будет, если я ему не понравлюсь? — спрашивает Ветта немного смущённо и, чего таить, настороженно.
Она уверена, что так и будет. Никому из её женихов она не нравилась. И изидорский князь, к которому её везут, не будет исключением. Он решит, что она дурнушка, неумёха и плохо воспитана, а, следовательно, не может быть его княгиней. И Ветта вполне готова с этим согласиться — лишь бы её вернули домой. Ей хочется соскочить с саней и убежать. Но она понимает, что её всё равно увезут — Нарцисс не похож на человека, который не доводит дело до конца.
Князь Нарцисс Изидор поворачивает голову и смотрит на неё, как на дурочку. Он словно хочет сказать ей, что Ветта сама должна догадаться, какие из её слов прозвучали глупо. И княжна молчит, рассчитывая на то, что рано или поздно он всё равно всё объяснит — она не знает Изидор, не знает их обычаи… Быть может, он хоть как-то намекнёт, что ей лучше делать, чтобы вернуться домой?
— Если ты не понравишься моей сестре, то уже не будет иметь значения то, понравишься ли ты своему жениху! — усмехается князь. — Впрочем, если понравишься — тоже.
Улыбка не покидает его губ, и теперь он снова кажется Ветте таким же противным, как и при знакомстве. А его слова заставляют княжну ещё больше насторожиться. Главное теперь — не понравиться Сибилле, пожалуй?..
========== II. ==========
Пустыня Аменгар… Наверное, самая большая пустыня в Ибере. У Киндеирна и пустыни-то больше походят на степи. А Аменгар — совсем другое дело. Величественная, бескрайняя, идеальная… Даже на Сваарде не найдётся ничего подобного. Вокруг ни души. Ни единого живого человека. Ни одного животного, кроме быстроногого Азура. Ни одного постороннего звука, резкого оклика или удивлённого возгласа. Только песок, только солнце, только небо. Торжество света, торжество красоты, торжество одиночества… Разве может во всём Ибере быть что-нибудь прекраснее этого чувства свободы?.. Что-то прекраснее этого пьянящего восхищения всем живым, все созданным? Природой, ветром, песком, сияющей золотым блеском крышей дворца и величественными крепостями, которые невозможно покорить… Разве может быть что-то желаннее того единства души и всего Ибере?.. Белое солнце Альджамала обжигает. Оно всегда светит так ярко, всегда так щедро дарит своё тепло, обжигая неосторожных. Пески шелестят, снова произнося имя — они всегда шелестят только его… «Сибилла» слышится в каждом шорохе. «Сибилла» слышится в каждом шаге, в каждом порыве ветра. «Сибилла» звенит в каждом миге тишины, сияет в каждой звезде ночью… Великая княжна Сибилла Изидор— полновластная хозяйка Альджамала и драгоценнейший из всех драгоценных камней короны Дарара. Она была госпожой этих мест и, пожалуй, сердец всех своих подданных. И Актеон уверен, что к вечеру — при том условии, что он проведёт на солнцепёке ещё несколько часов — ему станет больно, так как кожа на его лице начнёт шелушиться и облезать. А он проведёт на солнце ещё не один час. Белоснежное светило поможет ему найти в себе силы и не возвращаться в Дарар ещё некоторое время. Так уже не раз бывало, когда он выбирался из-под величественных сводов дворца Сибиллы и устремлялся прочь — в сердце Альджамала, пустыню Аменгар. Солнце вторило всем порывам его души. Или, быть может, это его душа вторила солнцу. Актеон почти никогда об этом не задумывался всерьёз. Погода на Альджамале почти всегда прекрасная. На изидорском уровне редко бывает дождь. Вечное солнце. Вечный зной. Высокое небо, яркое, как нигде больше во всём Ибере. И горячий песок, на который днём едва ли можно наступить. И воздух — горячий и пьянящий… В Дараре воздух такой же, пусть там почти и нет песка — лишь сады, великолепные сады, которыми так гордится Нарцисс Изидор. Но воздух тот же, что и в пустыне. И благовоний в нём больше, чем где-либо ещё на Ибере. И посреди пустыни — бескрайней знойной пустыни — располагался дворец Дарар. Прекраснейший дворец — нигде не найти такого. Богатый, роскошный, утопающий в золоте, шёлке и жемчуге… Утончённый, изысканный, и даже в изобилии невозможно углядеть что-нибудь лишнее. Актеон привык к дорогим коврам, фарфоровым вазам причудливой формы, наполненным драгоценными камнями, к перстням и жемчугу, к золотым монетам и шёлковым тканям всех цветов — Сибилла одевается только в шёлк, остальные ткани она не жалует, считает их слишком грубыми… Они действительно слишком грубы для её нежной кожи. Актеон не уверен, что в сокровищнице Киндеирна есть хоть половина того, что он, Актеон, видит каждый день в Альджамалском дворце Изидор. А садами Дарара приезжали любоваться многие — как-то приезжал сам Вэлариу Анкраминне. И был впечатлён. Ему понравилось детище князя Нарцисса — ему понравились редкие цветы, яркие, словно поцелованные самим солнцем, понравились арки, фонтаны, понравились все семь уровней сада, понравились статуи, изображавшие богов, в которых Изидор верили когда-то очень давно. Актеон уверен, что нигде в мире не найдётся места прекраснее его родного уровня. Уверен, что никто никогда не сможет сделать Изидор рабами — даже Киндеирн, с которым в последнее время Сибилла ссорится всё больше. Изидор останутся великим родом навсегда, даже если их уничтожат. Даже если вырежут всех до одного. Актеон помнит, что этому их учили с самого младенчества. Что лучше умереть, но не сдаться. Лучше умереть, смыть позор поражения собственной кровью, а не жить с клеймом «проигравший» всю свою жизнь. Актеон уверен, что никто из Изидор не преклонит колен в этой войне — пусть даже «алый генерал» решит сжечь их дотла. Сибилла может быть уверена, что они или победят, или умрут. Сибилла может быть уверена, что никто из её рода никогда не сдастся, не предаст её… Никто не посмеет поступить иначе.