Сибилла Изидор же всегда казалась ему потрясающей женщиной. Второй такой не сыскать во всём Ибере! Впрочем, Актеон уверен, что второй такой Ибере просто не выдержал бы — чего только стоит её противостояние с Киндеирном и генералами. И всё-таки, не найдётся другой столь красивой, столь соблазнительной, столь желанной и обаятельной, чтобы хотелось верить ей даже тогда, когда она явно лжёт. Сибилла никогда не боялась показать свою злость или свою слабость.
Она не была похожа на своих трусливых скучных кузин, не была похожа на чинных и благоразумных соседок из великих родов, не похожа на горделивых до абсурда женщин из Сената… Она была необыкновенной. Актеон всегда считал её такой — яркой, несколько взбалмошной, свободолюбивой и очень гордой, сильной и необычайно смелой. Актеон готов восхищаться ею каждый день, каждый час своей жизни в Дараре. Она похожа на богиню из тех, про которых древние сочиняли свои мифы и легенды. Она похожа на богиню красоты, войны и смерти, одетую в золото и жёлтый шёлк. Она похожа на существо иного толка, чем демоны — на существо куда более утончённое и даже мифическое.
Язычница! Златоглазая язычница — так называл её брат, Нарцисс Изидор. Златоглазая язычница, завёрнутая в одежду пророчицы, платье из жёлтого шёлка и множество шалей разных оттенков жёлтого и золота, смеющаяся надо всем Ибере. Яркая, взбалмошная, величественная — всё сразу. Она не была готова кому-то подчиняться. Ни правилам, ни законам, ни религии. Только себе самой. Она не пыталась казаться праведной или доброй. Ни в коем случае! И не пыталась казаться честной. Сибилла чем-то была похожа на змею — она всегда могла вывернуться, выскользнуть, она всегда была язвительной, с её губ как будто слетали капли яда, она могла заставить плакать — от горя, от досады или от гнева, или от чего ещё — почти кого угодно… На змею из тех, которые вышиты на гобелене в тронном зале. Герб Изидор включал в себя изображение двух крупных змей — кобры и анаконды — и около десятка совсем маленьких внизу герба, и всё это на жёлтом фоне. Актеон, будучи девятилетним мальчишкой, тогда его впервые пустили в тронный зал, как-то спрашивал у Нарцисса, что означают змеи на их родовом гербе, тот с усмешкой сказал, что анакондой является он сам, а коброй — Сибилла. Теперь наследному князю порой кажется, что Сибилла действительно напоминает кобру. Ядовитую и злую, когда кто-то осмеливается её потревожить.
Актеон Изидор плохо помнит мать, помнит разве что её плавную походку и певучий голос. Он уверен, что мать была другой — не такой, как все Изидор. Другой. Мягкой и доброй. Сестра помнит её куда лучше — той было шесть лет, когда она умерла, а Актеону всего три. Актеон знает, что мать его когда-то была наследной княжной Элени Изидор, что когда-то сбежала из родного дома для того, чтобы быть вместе со своим возлюбленным, а через десять лет умерла от чахотки на чужом, холодном и мрачном уровне. Он знает, что его мать была младшей сестрой Сибиллы и Нарцисса. И молодой мужчина уверен, что она была совершенно другой. Не такой, как великая княжна… Но мать он уже почти не помнит, её образ постепенно стирается из его памяти, с каждым днём становясь всё более блёклым и размытым. Зато Актеон помнит самоуверенную улыбку княжны, её звонкий смех, белые зубы и мягкие волосы. Сибилла словно состояла из жёлтого шёлка, жемчуга и колокольчиков, которые звенели почти постоянно.
Пройти в покои Сибиллы можно только через женскую часть Дарара или через крышу. И второй вариант, надо сказать, нравится Актеону куда больше. Его тётки ни за что на свете не пропустят его. Вытолкают, даже не выслушав. Мужчине в женскую часть дворца вход воспрещён, даже Нарциссу, который был великим князем, а Актеон всего лишь наследный и уже давно не ребёнок, которому позволено там находиться. Так что остаётся карабкаться на крышу, чтобы потом спуститься в комнаты Сибиллы через окно.
Наследный князь находит великую княжну в её личном саду. Подумать только — ещё сто лет назад он не мог даже мечтать о том, чтобы побывать здесь: среди этих деревьев, что были привезены в Альджамал со всех уровней, среди этих прудов, вырытых специально для княжны, среди этих ярких цветов… А теперь он мог даже прикоснуться к каждому цветку и каждому дереву.
Сибилла купается в одном из прудов. И на этот раз она одета во всё белое, что кажется Актеону ужасно непривычным. Наследный князь уже давно не видел свою тётю в белом. Впрочем, чего таить — он уже несколько месяцев не мог получить приглашения в её покои, а без этого приглашения юноша не смел к ней заходить. Пожалуй, никто из Изидор не посмел бы.
Если бы только Актеон мог, то он бы обошёл пруд с другой стороны и посмотрел на неё — должно быть, она выглядит просто прекрасно в это промокшей насквозь белой сорочке. Ему безумно хочется это сделать, но он, пожалуй, далеко не в том положении, чтобы осмелиться на такое безумие. Сибилла будет недовольна, если он осмелиться поступить слишком дерзко. Ей не понравится, если Актеон не будет думать о своих действиях и не сможет контролировать свои желания. Тем более, что желание у него в данный момент только одно. И если великая княжна позвала его на серьёзный разговор, касающийся судьбы рода, войны или чего-то в этом духе, то её ужасно рассердит его поведение, которое она сочтёт неподобающим и легкомысленным.
— Сибилла, — приветствует её молодой человек.
Наследный князь может поклясться, что великая княжна улыбается, когда слышит его голос. Он уверен, что смог бы увидеть её улыбку, если бы стоял с другой стороны пруда. Возможно, что предчувствие обмануло его. Возможно, что она не собирается сообщить ему никакой неприятной новости. Возможно, что она просто хотела его видеть, что она просто хотела обнять его, расцеловать. Актеону хочется верить, что это так. Хочется верить, что Сибилла сейчас рассмеётся, встанет, подойдёт к нему и поцелует. И не будет ничего говорить.
Ни одного слова.
Актеон прекрасно помнит, что она никогда не любила, чтобы он звал её тётей, княжной или как-то ещё. Только «Сибилла»… Она никогда не любила, чтобы кто-то в её комнатах говорил о великих родах или даже о семейных делах. И наследному князю обыкновенно нравились эти правила.
Правила, которые, пожалуй, казались ему немного странными первое время.
Правила, без которых он при всём желании не смог бы представить Сибиллу теперь.
Молодой князь не может забыть их первой встречи, когда он был ещё совсем маленьким. Это случилось на похоронах его отца. Актеону было семь, и ему было страшно. Очень страшно. Отец — худой и бледный, с почти посиневшим лицом, с впалыми щеками и костлявыми крючковатыми пальцами — лежал в гробу, и мальчик не мог оторвать взгляда от него. Сестра, одетая в жёлтое платье — забавно, на том уровне, где они жили вместе с отцом, где он умер, цветом траура был именно жёлтый — стояла рядом и ревела в голос, а Актеон цеплялся за её руку и ещё пытался как-то докричаться до отца, как-то разбудить его. Не получалось. Он кричал и плакал, а Юмелия хватала его за руки, за плечи и кричала тоже, просила замолчать, не делать всё только хуже, просила держать себя в руках, просила не позорить её и себя… Сибилла тогда всю церемонию стояла в стороне, она не отводила глаз от гроба с телом своего зятя. Это Нарцисс бегал и распоряжался. Это Птолема недовольно шептала Мирьям, что более невоспитанного мальчишки, чем Актеон просто не найти. Это Мирьям говорила — почти в полный голос — Птолеме, что если достаточно строго и часто его наказывать, то любой характер можно исправить. И от этих слов ребёнку ещё больше хотелось сделать что-нибудь такое, что его тётки никогда не одобрили бы. Ему хотелось кинуться к телу отца и закричать, растолкать его, чтобы он встал и сказал, что с ним всё в порядке. Актеону тогда не хотелось верить, что он мёртв. По правде говоря, случись подобное с ним сейчас, он тоже не захотел бы верить. Разве легко поверить в гибель единственного близкого человека?
Но Сибилла тогда стояла в стороне. Актеон не сразу тогда обратил на неё внимание — эта женщина тогда не показалась ему более странной, чем остальные тётушки, не показалась удивительной. Впрочем, немудрено — в тот день мальчик вряд ли мог думать о чём-то, кроме гроба с телом его отца. По правде говоря, в тот день, пожалуй, будущему наследному князю Изидор казалось, что совершенно не имеет значения, кто будет его воспитывать. Это сестра дрожала от страха и пыталась выглядеть как можно более послушной и хорошей. Юмелия тогда чего-то боялась, и семилетний Актеон никак не мог понять, чего именно. Он-то думал, что всё самое страшное уже позади. Нельзя сказать, что он ошибался очень сильно. На первое время его отдали на воспитание Нарциссу — возможно, за это наследному князю тоже стоит благодарить Сибиллу, так как сначала род хотел отдать мальчика на воспитание Аргиросу или Стратону. Если уж есть у Нарцисса Изидор какие-то достоинства, то это спокойствие и терпеливость. Если уж что и уяснил Актеон за время обучения у великого князя, так это то, что Нарцисс никогда ни на кого не повышает голоса, не поднимает руку даже на слугу, со всеми старается быть предельно вежливым и умеет договориться практически с каждым. Нарцисс был, пожалуй, самым адекватным представителем княжеского рода Изидор. И безусловно самым мудрым. Его было невозможно обмануть, невозможно было вырваться из-под его надзора, но всё он делал столь мягко и незаметно, что сердиться на князя никак не получалось. В обучении у Нарцисса Актеон провёл шесть лет, после чего Сибилла решила забрать его себе. Так что, жизнь у Изидор для Актеона складывалась вполне удачно.