Актеон не мог не плакать тогда, не мог не кричать, не звать своего отца. Не потому, что боялся того, что его ждёт в роду матери. Совсем не поэтому. Об Изидор он тогда даже не думал. Он думал о том, что ему будет плохо без отца. Сибиллу в день похорон он увидел только тогда, когда после службы по покойнику та подошла к Актеону и положила свою руку ему на голову. Не стоит бояться, сказала она. Страх — самое унизительное из всех чувств… Юмелии она тогда ничего не сказала, она даже не коснулась её, а Актеону подарила медальон в виде змеи. Бронзовую кобру на золотой цепочке. Наследный князь хранит этот медальон до сих пор. В малахитовой шкатулке, вместе с теми письмами, которые вручил ему отец накануне своей смерти. Аккуратная стопка, перевязанная жёлтой лентой — лентой из волос Юмелии, которую он стащил в тот день. Жёлтый до сих пор не перестал быть для Актеона цветом смерти, однако он стал ещё и цветом Сибиллы, цветом солнца, цветом Аменгара, цветом княжеского рода Изидор… Жёлтый теперь окружал его. Был повсюду. В Дараре, в Аменгаре, в его собственном поместье Шезн, что находилось на востоке Альджамала — золотые чаши, инкрустированные драгоценными камнями, в основном, изумрудами и изредка рубинами, золотые статуи в помещениях и в саду, позолотой была выкрашена мебель, жёлтые гобелены, жёлтые шёлковые одеяния Сибиллы, золотые браслеты на её руках, жёлтые ленты в волосах кузин, жёлтые цветы в саду, пески Аменкара… Вся жизнь Актеона теперь была выкрашена в этот цвет. Жёлтый был повсюду. Лет в семь Актеон и представить себе не мог, что траур будет преследовать его всё время. Лет в семь Актеон и представить не мог, что окажется наследным князем великого дворянского рода, что будет нести ответственность не только за свои поступки, но и тех, кто должен был ему подчиняться. Иногда князь искренне не понимал — почему он был так прочно связан с этим цветом, с этим родом, к которому он по сути относился только как племянник великого князя и великой княжны. Это было немного странно, впрочем, наверное, удивляться подобным мелочам было бы просто глупо.
— Я нашла тебе невесту! — смеётся женщина.
Невесту… Как же это похоже на Сибиллу — объявлять все новости как раз перед тем, как это должно произойти! Она никогда не говорит ничего заранее или просто так. И если Сибилла говорит, что нашла своему племяннику Актеону невесту, это означает, что девушка вот-вот должна появиться в Дараре. И уже поздно пытаться как-то помешать свадьбе. Сибилла никогда никого не спрашивает. Даже Нарцисса. Впрочем, тот тоже далеко не всегда говорит о своих планах сестре. Однако это далеко не одно и то же. Нарцисса уважает даже Сибилла. Сибиллу слушается даже Нарцисс. Это являлось столь привычным, столь обыденным, что никто из Изидор уже не пытался говорить о подобных вещах. Великая княжна хотела женить его на девушке из рода, который, должно быть, должен был стать их союзником в предстоящей войне. Она уже не одну кузину Актеона выдала замуж за своих вассалов. Должно быть, невеста Актеона из одного из этих родов.
Невесту… Каким ударом, какой болью отзывается в сердце Актеона это слово… Невесту! Какую-то неизвестную ему девчонку, которую он никогда не полюбит и которая никогда не полюбит его! Наследному князю совершенно не хочется жениться. Не хочется, чтобы в его жизни появлялся кто-то ещё — а этот кто-то вот-вот должен появиться, ибо Изидор не Астарны, у которых позволено жениться на близких родственниках. Пару лет назад двое из кузенов Актеона были помолвлены с девицами из родов Цецил и Линедра. И если первая девушка была хотя бы красива, хотя бы обаятельна и мила в обхождении, то вторая казалась Актеону почти что уродиной. Но помолвку всегда можно разорвать, а брак — только по решению императрицы, у которой явно есть дела поважнее разводов в дворянских родах, если брак расторгает не Киндеирн Астарн, или по распоряжению Сената, который не слишком-то хорошо относится к роду Изидор.
Сибилла кажется такой равнодушной, какой не была ещё никогда на памяти Актеона. Кажется, он перестал интересовать её, перестал быть в её жизни кем-то важным, кем-то достойным внимания и хорошего расположения. Наследный князь всё ещё силится сообразить, из-за чего именно произошла такая перемена в отношении к нему великой княжны.
Она даже не поворачивается к нему. Не встаёт из пруда, не улыбается, не подходит к нему, как это бывало ранее. Продолжает сидеть неподвижно, как будто даже не замечает его присутствия. Актеону хочется подойти к ней, схватить за руки и спросить, что же именно произошло, что Сибилла к нему теперь так равнодушна.
Наследный князь не понимает, что именно останавливает его в данный момент.
Князь Нарцисс сказал бы, что добропорядочную женщину нельзя хватать за руки, нельзя кричать на неё… Но кто сказал, что великая княжна Сибилла Изидор — добропорядочная женщина?! Кто сказал, что она ведёт себя так, как должна вести себя добропорядочная женщина?! Нет, дело совсем не в этом. Актеон, пожалуй, позволил себе схватить её за руки, если бы она была добропорядочной, правильной, такой, какой должна быть женщина в её положении… Дело было совершенно не в том, на что мог бы подумать Нарцисс. Дело было в уважении, которое она внушала. Дело было в той власти, которую Сибилла просто излучала, которую олицетворяла собой. Власти скорее языческой богини, нежели человека, нежели женщины, которая была великой княжной дома Изидор.
— Кто она? — спрашивает Актеон.
Любая из тётушек сказала бы, что наследный князь напрочь забывает про все приличия. Про то, что он должен поблагодарить тётушку Сибиллу за заботу о нём, про то, что он должен дождаться, пока она ответит что-то на это, а только потом спрашивать, кто его невеста. Мирьям или Птолема вообще загрызли бы его своими нравоучениями, которые не прекращались, пожалуй, ни на минуту с самых похорон. И как только Юмелия с ними уживалась?.. Как только не желала убить?.. Актеону кажется, что если бы ему приходилось постоянно жить в окружении этих безмозглых куриц, он бы уже давно не выдержал и попытался бы убить хотя бы одну из них. А может быть, и обеих. Чтобы не делали жизнь других людей в Дараре столь невыносимой или даже просто неприятной. Чтобы не мешали жить тем, кто только начинает познавать мир, только начинает понимать Ибере, только начинает чувствовать его… Разве есть какой-то прок от тех, кто только всем мешает? Разве есть какой-то прок от завистливых, ограниченных существ, которые ничего дальше своего носа не видят?..
Впрочем, Сибилла — вовсе не Птолема и не Мирьям. Она куда умнее, куда мудрее, чем они. И эти глупые правила поведения для неё мало что могут значить. Во всяком случае, Актеону теперь остаётся надеяться только на это. Надеяться на то, что Сибилла человек куда более понимающий, чем её глупые ворчливые кузины, не знающие, над кем бы поиздеваться, чтобы только повысить свою самооценку. Надеяться, что Сибилла не станет расстраиваться из-за несоблюдения каких-то идиотских правил, от соблюдения которых никому не было пользы или вреда. Иначе императрица не выбрала бы её главой княжеского рода, входящего в состав великих дворянских домов… И, пожалуй, где-то в глубине души наследный князь всё ещё надеется на то, что княжна усмехнётся и скажет, что просто пошутила, что никакой невесты нет. И никогда не будет. И что никакой невесты и быть не может.
Но Сибилла ничего не говорит.
Актеон заранее не любит эту девушку. Он заранее готов её проклинать и ненавидеть. Как она смела так бесцеремонно вторгаться в его жизнь, рушить сложившийся уклад? Кто она была такая, что врывалась в его судьбу так скоро? И Актеон не может быть уверен в том, что ему не захочется причинить ей боль, не захочется отравить ей жизнь за то, что она портит жизнь ему. Актеон бы убил её, если бы только имел на это право. Но этого права он не имеет — он наследный князь, и за такой его необдуманный поступок будет отвечать весь его род. И Сибилла тоже.