Щупальце все не падало на жертву, разве что немного склонилось над ней. Эрвин приготовился ткнуть копьем в глаз. Если точно попасть, если у язычника данного вида развитая нервная система, если его глаз хоть немного чувствителен к боли, то, возможно, удастся выиграть несколько мгновений, чтобы убежать. Малый шанс лучше, чем никакой. Всю свою жизнь Эрвин искренне презирал людей, сдающихся раньше времени. Чем они лучше кролика перед удавом?
Внезапная дрожь прошла по щупальцу, и, вместо того чтобы пасть на жертву, оно выпрямилось во весь гигантский рост. Казалось, на болоте сам собою воздвигся обелиск. «Сейчас хлестнет сверху вниз и прихлопнет», — решил Эрвин и ошибся. Со скоростью идущего вниз лифта щупальце втянулось в пробитую им дыру. Чавкнула грязь. Пологая волна мягко приподняла и опустила болотный ковер вместе с лежащим Эрвином.
Он не стал терять времени — вскочил и дал деру, но уже спустя десяток прыжков разумно перешел с бега на шаг. Все равно язычник теперь уже не достанет и не догонит… Интересно получилось. Интересно и очень странно…
Естественная радость боролась с недоумением: что это было? Описав, как и собирался, большой полукруг, вновь устремившись к востоку, где маячили вдали Счастливые острова, Эрвин в конце концов решил не думать пока о случившемся. Спасся — и ладно. До острова еще топать и топать, а поразмыслить над феноменом природы можно и там. Если этот феномен вообще стоит того, чтобы докапываться до его сути, а не просто принять как факт…
Глава 2
Дела давно минувших дней
Искусственная тяжесть в коридорах рабочего общежития опять барахлила, меняясь непредсказуемым образом от стандартного одного «же» до семи процентов от стандартного значения, свойственных этому астероиду. Взрослые ходили с опаской, старики ругались, подверженные мигрени глотали снадобья. Хмурые ремонтники поднимали там и сям решетчатые полы, ныряли вниз, неспешно проверяя один гравитатор за другим, пытаясь найти причину рассогласования, и даже не огрызались на упреки и ядовитые шуточки. Мальчишка лет восьми, вприпрыжку бегущий по коридору, напротив, был на седьмом небе от счастья. Аж взвизгивал восторженно, взлетая к потолку, бегал по стенам и порой отваживался крутануть сальто.
— Шею себе не сверни, акробат, — проворчал попавшийся навстречу рабочий, разумно пробирающийся по стеночке, где стараниями неведомого инженерного гения были кое-как приварены металлические перила.
— Этот-то? — отозвался другой рабочий, бредущий в кильватер первому. — Этот шею не свернет. Шустрый мальчонка и с умом. Глянь — как кошка. Думаешь, он очень смелый?
— Почему смелый? Просто дурак.
— Наоборот, шибко умный. Если не уверен на сто процентов, то и не прыгнет. Он такой. Помнишь Густава Канна?
— Отчаянного-то? Угм.
— Ну так это его сын. Золотая голова. Далеко пойдет, если не остановят.
— Откуда пойдет — отсюда? — хмыкнул, не повернув головы, первый рабочий. — Ну, ты скажешь…
Мальчуган уже не слышал их разговора. Добравшись до места, где кольцевой коридор выходил из скалы на поверхность, он выждал малой тяжести и, подпрыгнув к потолку, завис там, вцепившись в окантовку верхнего иллюминатора (нижние были наглухо заварены после того, как один свихнувшийся шахтер попытался разбить их кувалдой). Сквозь многослойную стеклянно-полимерную склейку и осевший на ней слой минеральной пыли просматривалась безрадостная каменистая равнина с торчащими там и сям технологическими конструкциями и грудами мусора, а справа над равниной висел бурый, весь в тугих завихрениях ураганов, край Циклопа — крупнейшей газовой планеты этой системы.
Разнокалиберными серпиками рассыпались луны. Тускло блестящей саблей изогнулось кольцо. Там и сям в звездной черноте неспешно плыли сверкающие искорки — рудовозы. Раздвоенные тени скал распростерлись по равнине — левые тени погуще, правые послабее, чуть размытые. Двойное солнце системы не попадало в поле зрения, зато и не слепило.
Привычная картина. Но завораживающая.
Вновь вернулась стандартная тяжесть, висеть стало трудно, и мальчик спрыгнул на решетчатый пол. Побежал, увернувшись на ходу от электрокара.