– Дядька Добрыня попросил, – сказал Владимир. – Очень ему хочется задружиться с Полоцком.
– А тебе?
– А по мне – так биться с ними веселее, – Владимир усмехнулся. – Хотя я был не против. Рогнеда – кобылка добрая, хоть нравная.
– Нравная, – согласился Дагмар. – Тебе вот не далась.
– Ну это еще поглядим, – Владимир нахмурился. Угадав по его лицу невысказанное желание, сбоку подскочил раб-трэль, наполнил чашу пивом.
– Так что же, раздумал ты жениться? – спросил Дагмар. – А то у меня и девица на примете есть. Тоже нравная, однако такому, как ты, знаю, не откажет.
Владимир усмехнулся, однако увидел, что Дагмар серьезен, понял, что речь идет не о девке-наложнице, и усмешку с лица согнал.
– И кто же эта девица? – спросил князь.
– Сестра моя Олава.
Владимир невольно оглянулся на другой конец стола, где сидели женщины: мать Дагмара, его бабка по отцу, его вторая жена и две наложницы. Сестра Дагмара была среди них. Сейчас ее вряд ли можно было назвать красавицей: лицо ее и фигура еще сохраняли угловатость подростка.
– Не слишком ли она молода для замужества? – усомнился Владимир.
– Может, и молода, – согласился Дагмар. – Однако я видел, какими глазами она смотрит на тебя, друг мой. И вдобавок я дам за ней столько серебра, сколько она сама весит. А весит она немало, потому что кость у нее наша, крепкая. Возьми ее, Вальдамар-конунг, и мы с тобой породнимся.
– Что ж, – неторопливо произнес Владимир. – Породниться с тобой я не против. И сестру твою я немного знаю. У нее сильный характер. Как раз такой, какой должен быть у водимой[5] жены. Однако давай спросим ее саму: хочет ли она стать моей женой.
– Давай, – согласился Дагмар. И, к немалому удивлению Владимира, немедленно приступил к делу.
– Эй, сестренка! – гаркнул он так, что закачались огни в плошках светильников. – Послушай, скажу тебе что-то интересное!
– Уж не хочешь ли подарить мне новый плащ? – со смехом отозвалась девушка. – Взамен того, что ты пользовал вместо подстилки на прошлой пирушке.
– Нет, плащ я тебе не подарю, – ответил Дагмар. – Зато я знаю, кто тебе его подарит. И еще – расплетет твои косы. Я нашел тебе мужа, сестренка!
Тут все в доме умолкли, а Дагмар поднялся, взявши в руку свой сирийский кубок, и произнес, как принято у скандинавов, такой стих:
Закончил вису, опрокинул в глотку пиво и с такой силой опустил кубок на стол, что несколько самоцветов выскочили из своих гнезд…
…Тут все увидели, как краска залила щеки юной Олавы. А в следующий миг сестра Дагмара вскочила и бросилась вон.
В доме сразу стало шумно. Каждый из воев, расположившихся за длинным столом, пожелал высказаться. Поэтому, чтобы быть услышанным, Дагмару пришлось кричать прямо у ухо Владимира:
– Ну что расселся, жених? Беги! Догоняй!
Свадьбу сыграли в Новгороде. На солнцеворот. Сыграли не по свейскому а по новгородскому же обычаю: шумно и весело. Со скоморохами и звериной травлей. С горами снежными и молодецкими потехами. С шутейными боями и стародавними языческими обрядами. Радовалось сердце, радовался глаз… Животы тоже радовались: накрытых столов было – не счесть. На весь честной новгородский люд. Съеденного было – с гору. Выпито – море. Зубов выбито на обычном для всех новгородских празднеств кулачном побоище – мешок. Князь не поскупился – и Новгород тоже отдарился за гульбу честь по чести. Гости с подарками молодым шли – потоком. Как рыба на нерест идет: плотно, одна к одной.
Были гости от ляхов и от моравов. Из Киева, от брата Ярополка, прибыл сам боярин Блуд. Правда, подарков привез мало (должно, растряс по дороге, говорили знающие люди), зато с новгородскими важными людьми со всеми перешептался.
– Пускай, – сказал племяннику дядька Добрыня. – Одно лишь он вызнает: крепок ты в Новгороде.
Прибыли посланцы и из Полоцка. От князя Роговолта и, отдельно, от Рогнеды.
Княжна подарила невесте серебряный венец германской работы и к нему – собственноручно затканное лебедями покрывало. Как бы с намеком: любите, молодые, друг друга и более никого. Это – невесте. Жениху – ничего. Вдруг бы не принял?
А Владимир бы не принял, это наверняка.
Глава шестая
Богуслав, гридень княжий. Забавы любовые и дела рискованные
Порубежъе к югу от Киева.
Лето 975 года
Улька, Улька! Чудо-девка! Не глаза у нее – топь. В первый раз увидел ее Славка – и утонул. Жил вроде по-прежнему, работу свою воинскую исправлял, с друзьями пиво пил, поясом новеньким золотым гордился… А забыть не мог. А тут велел ему сотник с парой отроков караван сопроводить – со снастью разной в строящийся городок, – и угодил Славка в самую середку топи. Верней, не топи, а цепкой ловчей сети.
Страшные слова: Дикое Поле. Жить близ него – все равно что зимой, в лютом месяце среди дремучего леса заночевать. Оружной ватажке – еще ничего. А вот одинокому путнику, да еще с бабами, с детьми от волчьей стаи нипочем не отбиться. Даже если он – гридень опоясанный. Сам спасется, а семью серые зарежут.
Так и здесь. Степняки – что волки. Всегда голодные и всегда рядом. Однако ж, как и волки, копченые рисковать не любят: получив достойный отпор, откатываются и ждут более удачного случая. А по обжитой земле ходят с опаской. Как волки, что зимой забегут в село с голодухи, схватят быстренько, что получилось, и со всех ног – прочь. Потому что на сполох тотчас выскакивают мужи оружные – и бьют. Потому и выстраивает княжья Русь еще с Олеговых времен на степных рубежах: на холмах, на многочисленных притоках днепровских да и на самом берегу – где городки небольшие, где просто башенки дозорные. Земли тут отменные, дани нет… Верней, дань тут не князь, а степняк собирает. Если зазеваешься.