А это уж, что называется, ни в какие ворота — что ж, как игумен огород монастырский собственноручно окучивал — важно, а что на бой с погаными басурманами двух парней из монастыря отправил, "за веру христианскую, за землю Русскую" — так это ерунда, проходная деталь, о которой и позабыть не грех?!
Ведь, согласно более поздним, лет через сто после битвы записанным преданиям, Сергий возложил братьям — иногда их именуют послушниками — схимы.
Современному человеку трудно понять, что тут такого уж из ряда вон выходящего. Однако необычное, мягко говоря, в этой ситуации есть. Церковь часто именуется воинством Христовым, и, как во всякой армии, есть в ней своя жёсткая субординация.
Схимник — иначе говоря, схимонах — одно из высших званий в этой армии. Сперва человек становится послушником — года так на три, потом его постригают, делают рясофором — ещё не монахом! — потом идёт просто монах, потом — иеромонах, а вот уж потом…
Прочувствовали? Поверить, будто обычному монаху — не говоря про послушника — надели схиму, всё равно, что поверить в то, что лейтенанта за какой-то подвиг произвели в генерал-лейтенанты. Такие превращения бывают разве что во снах кадета Биглера из "Бравого солдата Швейка".
Более того, по законам православной церкви ни священник, ни монах под страхом отлучения не имеют права брать в руки оружие, даже и для защиты собственной жизни. Существует рассказ о том, как Пётр I, увидев некоего священника, идущего по дороге с ружьём, заметил — а не боится ли, мол, батюшка отлучения?
На что почтенный иерей вполне разумно заметил, что если на кишащих разбойниками (результат "реформ" Петра) дорогах ему повстречается шайка лихих людей — ему уже не до отлучения будет.
Православие никогда не знало храмовников, госпитальеров — всего этого воинствующего монашества католиков, более того, попрекало "латинян" за столь нехристианское, с точки зрения восточного христианства, поведение.
Бывали в нашей истории случаи, когда полковые батюшки рядом с солдатами шли на вражеские редуты — за что им, конечно же, честь и хвала — но в руках у них в эти моменты мог быть только крест, которым они воодушевляли на битву православное воинство, который прикладывали к губам умирающих. Только крест, ничего более.
То есть православный монах, тем паче послушник, получающий из рук игумена схиму и участвующий, опять же с благословения игумена, в бою с оружием в руках — это такая невидаль, такая двойная небывальщина, что ей бы самое место на страницах летописей, вместе, скажем, с сообщениями о солнечных затмениях, кометах, землетрясениях и прочих чудесах, Однако летописи — молчат[60].
Из современных Куликовской битве памятников о Пересвете и Ослябе говорит только "Задонщина". По её словам, Пересвет "злаченым доспехом посвечивает". Вот и все сказки про рясы, скуфейки, схиму.
Правы оказались советский художник Авилов, язычник Константин Васильев да неведомый мне автор памятника русскому герою в Брянске, изобразившие Пересвета в доспехах русского богатыря — а не Виктор Васнецов, нацепивший на героя схиму, и уж подавно не нынешние не по уму усердные живописцы, изображающие, как Пересвет в одних схиме с рясой, нимбе да лаптях (!) сражается с закованным в чешуйчатые латы Челубеем.
В самой же ранней, Кирилле-Белозёрской редакции "Задонщины" (названной так потому, что сохранилась в монастыре, основанном нашим знакомцем, Кириллом, отшельником с Белого озера), Пересвета с братом и чернецами-то не именуют!
"Хоробрый Пересвет поскакивает на своем вещем сивце, свистом поля перегороди". Хорош смиренный инок, читатель? Дальше — пуще: "…а ркучи таково слово: "Лутчи бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели от поганых полоненным".
Картина маслом кисти Репина, "Приплыли" называется. Православный монах проповедует самоубийство с помощью собственного меча, как предпочтительное плену. Да ведь это — нормальная этика русского воина-язычника времён Игоря или Святослава!
О русах, кидающихся на собственные клинки, лишь бы не попасть в плен к врагу, пишут грек Лев Диакон (о русах Святослава в Болгарии) и перс ибн Мискавейх (про русов в городе Берда). А вот с точки зрения православного (не говорю уж — монаха) самоубийство тяжкий, непростительный грех.
Закрадывается, право, нехорошее подозрение — да были ли наши герои монахами? Если и были — то определённо не Троицкого монастыря, основанного Сергием Радонежским. В каждой обители существует такой особый список — синодик, или помянник. По нему поминают на службах всех когда-либо живших в обителях братьев.
Так вот, в поминальном перечне Троицкой обители имена Александра Пересвета и Родиона Осляби отсутствуют. Захоронены оба воина в Старо-Симоновском монастыре на территории Москвы, чего, конечно, не могло бы быть, если бы они были монахами Троицкой обители — та не допустила бы погребения столь именитых своих братьев вне своих стен, в "чужой" земле.
Между прочим, оба брата на момент битвы вовсе не были теми пухлогубыми, безусыми, богатырями, которых изображает мультфильм "Лебеди Непрядвы". У младшего, Осляби, был уже взрослый сын Яков, погибший в Куликовской битве.
Не прервался и род старшего — спустя два столетия в Московию переедет литовский выходец Иван Пересветов, потомок героя "Мамаева побоища", страстный сторонник самовластия московских государей.
Стоп! Но отчего же — "литовский выходец"? Да оттого что оба брата именуются во всех источниках "боярами брянскими", иногда — "любучанами", выходцами из расположенного неподалеку от Брянска городка Любутска на Оке. А во времена Мамая и Дмитрия Донского это — земли княжеств Литовского и Русского.
То есть и Пересвет с Ослябею тоже "литовскоподданные", и под знамёна московского князя могли прийти лишь вслед за своим сюзереном, уже упоминавшимся нами Дмитрием Ольгердовичем, князем Брянским, основателем рода князей Трубецких.
60
Совсем уж гротескный поворот сюжета — в Интернете, разыскивая сведения про Пересвета, наткнулся на утверждение в одном православном сайте, что тот с братом были… телохранителями Сергия Радонежского. Вот заставь некоторых богу молиться… до преображения скромного игумена в мафиозного "босса", окружённого "быками" в сутанах, не всякий атеист или язычник додумается.