— Ангельское личико? — выдыхает она с обожанием в глазах, когда звук ее тяжелых рыданий разносится по камере.
— Да, — говорю я ей, не в силах отвести взгляд от великолепного малыша, новорожденного сына Романа. — Выход головки — это самое сложное, верно?
Она пожимает плечами. — Я … Я не… ААААА, — кричит она, когда у нее начинаются очередные схватки. Она снова тужится, и я беру ребенка в руки, помогая вытащить его плечи, и в тот момент, когда они освобождаются, все остальное его тело выплывает наружу, как мокрая сосиска.
Мои руки шарят по его скользкой, влажной коже, когда я устраиваю его у себя на руках и убеждаюсь, что он дышит. Я понятия не имею, что я делаю, но мой обширный опыт просмотра кино подсказывает мне, что он может закричать в любой момент. Улыбка расплывается по моему лицу, когда я смотрю на его красивые черты и замечаю, что этот парень будет чертовски разбивать сердца. Фелисити была права, это действительно мальчик, которым его отец будет очень гордиться.
Проходит секунда, затем другая, прежде чем его тихий крик заполняет камеры, и я поднимаю взгляд и встречаюсь с полными слез глазами Фелисити. — Вот, — говорю я, передавая его через ее ноги и помещая в ее ожидающие объятия. Она жадно берет его, плача счастливыми слезами облегчения, когда смотрит вниз на своего сына.
Я снимаю свою испачканную майку и протягиваю руку, предлагая ей ее в качестве одеяла, чтобы она могла завернуть в нее своего ребенка, и она с благодарностью принимает майку, потому что здесь нет абсолютно ничего, кроме ее собственного тела, которое она могла бы предложить в качестве защиты.
Фелисити тяжело дышит, когда я слышу, как охранник позади меня начинает шевелиться. Я оборачиваюсь, убеждаясь, что у нас еще есть время, и готовясь дать ему отпор, если это потребуется, но, когда я снова смотрю на Фелисити, ее лицо бледнеет. — Что-то не так, — бормочет она, хмуря брови и прижимая к себе ребенка чуть крепче.
Я смотрю поверх нее, пытаясь понять, о чем, черт возьми, она говорит, когда чувствую, как тепло разливается по моим коленям. Ужас пронзает мою грудь, когда я опускаю взгляд и вижу, что из нее льется кровь. Я судорожно хватаю ртом воздух. — У тебя кровь, — говорю я, в панике оглядываясь по сторонам, пытаясь понять, что, черт возьми, я должна сделать, чтобы помочь ей. — Здесь слишком много крови. Что мне делать?
Мои руки нависают над ней, замерзшей и дрожащей, кровь продолжает литься, а ее глаза затуманиваются. Мне сомкнуть ее ноги, надавить на живот? Где? Как… что я должна сделать, чтобы остановить кровотечение? — Флик? — Я кричу, мои глаза широко раскрыты и в панике. — Что мне делать? Фелисити. ПОМОГИ МНЕ. Не засыпай. Я… я не знаю, что делать.
Ее тело расслабляется, и ребенок выскальзывает у нее из рук. — ФЕЛИСИТИ, — кричу я, хватаясь за него, когда он сползает из ее объятий. Я баюкаю его одной рукой, едва держась за него как следует, когда поднимаюсь в растерянности, мое отчаяние не помогает. Мой взгляд возвращается к Фелисити, и горячие, обжигающие слезы наполняют мои глаза. — НЕТ, — паникую я, ее веки тяжелеют, кровь продолжает течь. — Не уходи. Ты нужна ему. Просто потерпи еще немного.
Фелисити встречается со мной взглядом, когда до нее доходит суровая реальность. У нее ничего не получится, и что бы я ни делала, ничто, черт возьми, ей сейчас не поможет. — Скажи ему, что я сожалею, — выдыхает Фелисити, когда мои слезы льются рекой. — Не дай им навредить моему малышу.
Я качаю головой, острый комок встает у меня в горле. — Я не дам, — обещаю я ей, зная, что отдала бы свою жизнь, если бы это означало, что этот ребенок не попадет в руки Джованни. — Я найду способ вытащить нас отсюда. Я отвезу его домой к Роману. С ним все будет в порядке.
Глаза Фелисити расширяются от страха, ее руки снова тянутся к ребенку. — Нет, — паникует она. — Не к Роману. Куда угодно, только не туда.
Я качаю головой, не понимая. — Но Роман — его отец, — говорю я ей, не в силах понять, что на самом деле значит держать этого ребенка подальше от него, и, несмотря на ее желания, это просто не то, что я могла с ним сделать. — Он думает, что потерял этого ребенка. В течение нескольких месяцев это убивало его. Он никогда бы не причинил ему вреда. Роман был бы лучшим отцом, который может быть у ребенка.