<p>
Погода стояла уже довольно холодная, и малолетний блаженный оделся в меховую накидку, придававшую ему сходство с каким-нибудь первобытным дикарем, носящим одежду из звериных шкур. Но на Яше этот наряд смотрелся весьма органично. Тоже не зная итальянского, мальчик одарил обоих Бугатти самой обаятельной из своих улыбок, подошел к Марио, что-то прошептал ему на ухо, а потом вдруг чмокнул в щеку и, осторожно взяв за руку, повлек вглубь дома. Ошарашенный юный итальянец, никак не ожидавший таких "телячьих нежностей" и совершенно не понимавший, как ему на это реагировать, ответным поцелуем, что ли, позволил себя повести. Старший Бугатти двинулся следом.</p>
<p>
Большая комната, куда их привели, была свободна ото всякой мебели и не имела ни малейших признаков молельного помещения, типа каких-нибудь икон на стенах. Народа здесь пока было мало. Несколько благообразных бородатых стариков чинно беседовали между собой в одном ее углу, более молодое население подпирало пока стены, лишь пара музыкантов настраивали свои инструменты. Антонио, в качестве хобби интересовавшийся музыкальными инструментами разных народов и эпох, с удивлением опознал в них тимпан и старинные русские гусли.</p>
<p>
В помещении было хорошо натоплено, и Яша, сбросив свою меховую накидку, остался в чем мать родила. Никого из присутствующих это совершенно не смутило, про самого юного блаженного нечего и говорить. Весь коричневый от все еще не сошедшего летнего загара, он перемещался по комнате с какой-то поразительной звериной грацией, словно какой-нибудь африканский шаман, случайно оказавшийся в центре Среднерусской равнины.</p>
<p>
Комната постепенно заполнялась народом, появилось тут и семейство Богдановых, и Марио с отцом перебрались к ним поближе в надежде, что так им хотя бы переведут слова предстоящего действа. Наконец, собрались все, и один из стариков начал проповедь, что-то о предстоящем сошествии на собравшихся Святого Духа и необходимости праведной жизни, чтобы в следующем перерождении еще на шаг приблизиться к спасению души. Ладик, уже неоднократно слышавший эти слова, честно исполнял свои обязанности переводчика, шепча их Марио на ухо в переложении на итальянский, иногда даже опережая при этом неторопливого проповедника. Старший Богданов точно так же переводил для Антонио, только на английский. Никого из соседей их шепот не смущал, похоже, о присутствии на общинном празднике иностранцев все были оповещены заранее.</p>
<p>
Проповедь оказалась довольно короткой и сменилась музыкальной частью. Заиграли гусли, вступил тимпан, и детские голоса затянули духовное песнопение, в котором сведущие люди без труда смогли бы опознать Хлыстовскую песню Михаила Кузмина:</p>
<p>
"О, кликай, сердце, кликай!
Воздвигни к небу клич!
Вельможный день, великий
Тем кличем возвеличь!</p>
<p>
Струи на струны руки,
Ударь, ударь, ударь!
Вернется из разлуки
Наш Горний Господарь!</p>
<p>
И горница готова,
Предубранный Сион,
Незнаемое слово
Вернет на землю Он.</p>
<p>
Дождусь ли, о, дождусь ли
Тебя из дальних стран?
Звончей звените, гусли!
Урчи громчей, тимпан!</p>
<p>
Ой, дух! Ой, царь! Ой, душе!
Сойди в корабль скорей!
Прожги до дна нам души
И рей, родимый, рей!</p>
<p>
Крылами пышно машет
И дышит надо мной.
В поту нам пашню пашет
Хозяин Неземной.</p>
<p>
Вздымай воскрылья крылец,
Маши, паши, дыши!
Гееннский огнь, Кормилец,
Огнем нам утиши!"</p>
<p>
Солировал в исполнении этого гимна Яша Воскобойников. Его громкий высокий голос прямо таки завораживал, напоминая ангельское пение, и мальчишка при этом не просто стоял на месте. Выйдя на середину комнаты, воздев руки над головой, он совершал движения, напоминающие кобру, внимающую дудке факира.</p>
<p>
Марио, расширив глаза, смотрел на поющего сверстника, плохо даже воспринимая слова перевода, что продолжал шептать ему в ухо Ладик, очарованный мелодией и еще больше голосом и телодвижениями певца. Когда гимн закончился, он восторженно прошептал Ладомиру:</p>
<p>
- Я тоже так хочу!..</p>
<p>
- Кто ж запрещает, только слова сперва разучи, - ответил тот.</p>
<p>
- Я разучу, - кивнул юный итальянец, - только я и сейчас хотел бы что-то для вас исполнить. Не, я понимаю, что в чужое богослужение вмешиваться нельзя, но...</p>
<p>
- Погоди, скоро официальная часть закончится и начнется просто увеселительная, - усмехнулся Ладик. - Тогда кто угодно сможет петь, только, конечно, не похабень всякую, а что-нибудь приличествующее моменту. И ты тоже сможешь попроситься.</p>
<p>
Действительно, музыка на время затихла, присутствующие в комнате заулыбались, девушки в праздничных венках из искусственных цветов внесли на расшитых рушниках заранее порезанные пироги, дети, а за ними и взрослые стали разбирать угощение, появились откуда-то и бутыли с домашними наливками и квасом, люди расслабились, послышались смешки, а там уж и вновь зазвучала музыка, и какой-то мужчина затянул протяжную народную песню.</p>
<p>
Марио слушал, внимал, сам трескал за обе щеки вкусный яблочный пирог, наконец, созрел и прошептал Ладику:</p>
<p>
- Если я "Аве Мария" исполню, ничего будет?</p>
<p>
- Ничего, у нас Богородицу тоже почитают, - промолвил в ответ Ладомир и протиснулся к старику, главному распорядителю праздника, о чем-то почтительно с ним пошептался и кивнул Марио, дескать, пой, разрешили.</p>
<p>
Сперва, правда, Ладику пришлось пообщаться с музыкантами, объясняя, что за мелодию им предстоит играть, потом они некоторое время настраивались, поскольку эту музыку на своих гуслях доселе не исполняли никогда, но все же как-то приноровились, сыграли вступление, и Марио запел. Вышло не хуже, чем давеча в школьном зале, а может, даже и лучше, поскольку помещение было куда меньшим по размеру и не было необходимости слишком-то напрягать голосовые связки. Аплодировать певцам тут было не принято, но одобрительный гул со всех сторон дал понять Марио, что его песня понравилась, причем настолько, что люди стали требовать исполнить ее на бис.</p>