В отличие от типа A, продолжает Фишман, решение типа B основывается на длительном существовании в развивающихся странах другой категории социокультурного единства и сложившихся границ. В таких странах бытует убежденность, присущая не только элите, но сознательно культивируемая ею, в существовании единой Великой традиции, основанной на наличии местного права, верований, обычаев, литературы, героев, целей и самосознания, присущих нации. В этих условиях выбор национального языка основывается, по словам Фишмана, на национализме. ЯШК используется в переходных целях, языковое строительство направлено на модернизацию местного общего языка, билингвизм является переходным состоянием к национальному монолингвизму, национальная культура развивается с учетом достижений мировой культуры.
Решение типа C, согласно Фишману, принимается в условиях сосуществования, конкуренции и конфликта нескольких Великих традиций, каждая из которых количественно, экономически и идеологически достаточно сильна, чтобы обеспечить отдельную, крупномасштабную социокультурную и политическую интеграцию. Их сосуществование приводит к постоянной внутренней напряженности и разобщению. В таких странах, рекомендует Фишман, руководство должно преследовать супранационалистические цели. Выбор национального языка в этих условиях диктуется необходимостью компромисса между политической интеграцией и разобщенностью. ЯШК в этом случае принимается в качестве объединяющего компромиссного фактора, в сфере языкового строительства предпринимаются усилия, направленные на модернизацию ряда национальных языков, а национальная культура развивается с учетом достижений мировой культуры.
Предложенное Фишманом описание языковых проблем развивающихся стран позволяет сделать определенные выводы: во-первых, оно отражает безусловную их сложность, во-вторых, указывает на очевидный факт необходимости учета развивающимися странами достижений современной науки, техники и культуры. Однако с рядом его положений согласиться нельзя. Говоря о сложности социолингвистических ситуаций в развивающихся странах, Фишман ни словом не упоминает о причинах, которые породили эти сложности, и, таким образом, вслед за Спенсером пытается отмежеваться от колониального прошлого стран Азии и Африки. Но замолчать тот факт, что колониализм отбросил молодые развивающиеся государства в их социальном и культурном развитии на 100 – 150 лет назад, нельзя. Можно со всей очевидностью утверждать, что если бы колониализм не вмешался в жизнь народов Азии и Африки, то и многие проблемы, с которыми они сталкиваются сейчас, не возникли бы. Трудно поверить, что, например, на территории Западной Африки не сложились бы за это время национальные государства, объединенные языками хауса или акан. Как известно, в Африке имеются достаточно древние традиции национальной государственности. Так, еще в XIII веке в Западной Африке существовали государства хауса – Гобар, Даура, Кано и др. А Фишман пишет об отсутствии в развивающихся странах традиций независимости, самоуправления, священных границ. Все проявления независимости и самоуправления у порабощенных народов подавлялись именно колонизаторами. Что же касается границ, то завоеватели заботились в первую очередь о том, как бы захватить более обширные территории. Их не интересовало, что окажутся разделенными, разбросанными родственные племена и народности. Если сравнить лингвистическую карту Африки с политической картой колониальных времен, то можно легко установить, что границы колоний далеко не всегда совпадали с этническими и лингвистическими границами. Такое положение в силу ряда политических причин сохраняется и до сих пор. В 1964 году на первой сессии ОАЕ государства-члены обязались уважать границы, существовавшие в момент достижения ими национальной независимости. Аналогичная декларация была принята через несколько месяцев на второй конференции глав государств неприсоединившихся стран. И теперь, например, двухмиллионный народ эве разделен границами между Ганой, Того и Дагомеей, а народ баконго, насчитывающий вместе с родственными этническими группами около трех миллионов человек, проживает на территории Заира, Народной Республики Конго, Габона и Анголы (Африка, 1976, 347). Это следует рассматривать как прямое следствие колониализма, а утверждение Фишмана об отсутствии священных границ оказывается, таким образом, несостоятельным. Приведенные аргументы убедительно опровергают заявления Фишмана об отсутствии в ряде развивающихся стран социокультурного и политического прошлого. Все факты, об отсутствии которых говорил Фишман, существовали и существуют и поныне, но при колониализме они всячески подавлялись.