Необходимо учесть, что мы имеем здесь с одной стороны теоретика и практика марксизма, вторгнувшегося в область языкознания случайно, а с другой – крупного языковеда-специалиста, детально развернувшего свою систему, что оба они подошли к проблемам языка с различными целями и пришли к своим выводам различными путями. Вот почему близость этих выводов крайне знаменательна и должна возбудить у наших языковедов интерес к работам Лафарга.
Экономическая обусловленность языковых явлений, как и идеологических надстроек, значительно осложняется тогда, когда мы переходим от первобытной культуры к современности. Навряд ли нужно здесь упоминать общеизвестные слова Плеханова о разнице в характере обусловленности танца австралийской туземки и искусства современного общества и о «пятичленной формуле» обусловленности идеологических надстроек. Исследование Лафарга о французском языке эпохи великой революции полностью подтверждает всю сложность применения марксистского метода к изучению языковых явлений.
Статья эта находится в тесной связи с рядом исторических этюдов Лафарга об эпохе революции и, в особенности, с работой его о происхождении романтизма, напечатанной два года спустя после появления «Французского языка».
Обе статьи, дополняя одна другую, дают яркую картину литературной жизни и борьбы за бытовой и литературный язык в годы предшествовавшие революции и в первое десятилетие XIX в. Эпоха Великой революции приковывает к себе внимание Лафарга на протяжении всей его жизни. Ибо, по его словам, эта эпоха ярче, чем другие, дает возможность уяснить воздействие социальной жизни на идеологию и в то же время в ней можно найти корни идеологических явлений, характеризующих в дальнейшем «интеллектуальный облик» буржуазии («Происхождение идей»). Этим объясняется подзаголовок «Очерки происхождения современной буржуазии», данный им к статье о французском языке и революции.
Исследование о происхождении романтизма, в котором Лафарг показал причудливое сочетание идеологических тенденций дворянства, «испугавшегося якобинцев», с языковыми тенденциями тех же «якобинцев», было бы невозможно или, во всяком случае, не полно, если бы ему не предшествовала работа о влиянии революции на язык. Работа эта представляет собою редкий образчик применения диалектического анализа к идеологическим явлениям. Она интересна для нас в трех разрезах: с точки зрения отображения в языке классовой борьбы, с точки зрения анализа языка, как оружия этой борьбы, и с точки зрения анализа распределения социальных сил в борьбе посредством языка и за язык. Увлекательно развертывая перед читателем картину борьбы за язык, затрагивая побочно и литературные проблемы, Лафарг подчеркивает всю сложность этой борьбы, остро схватывая все ее перипетии и противоречия, такие казалось бы парадоксальные явления, когда дворянство становится проводником и защитником языка «третьего сословия», а «третье сословие» с пеной у рта отстаивает языковые традиции дворянства.
Тот, кто всегда хочет видеть у того или иного класса прямое совпадение социально-политических и идеологических тенденций, ничего не поймет в изображенной Лафаргом сложной борьбе. Лафарг показал, что объяснить все эти сложные и противоречивые явления можно лишь при диалектическом подходе к ним, при учете не только возможности идеологического «переключения» отдельных представителей того или иного из борющихся классов и не только возможности «переключения» идеологии той или иной социальной прослойки, но и возможности и исторической необходимости перемещения позиций и изменения лозунгов в каждый данный отрезок времени и в каждой отдельной области. Тогда станет ясным почему часть революционно настроенных философов, провозглашающих политические лозунги буржуазии, защищает язык, выработанный в аристократических салонах, почему дворянская аристократия в борьбе с буржуазией опередила последнюю и раньше ее легализовала в печати «вульгарный» язык своего противника и почему буржуазия, укрепившись на политических позициях, изменила «свободным проявлениям» в области языка и толкнула своих ученых в лагерь неистовствующих пуристов. Как бы ни были парадоксальны некоторые объяснения Лафарга, но статья его в целом должна послужить примерным образцом диалектического анализа идеологических явлений и в частности явлений языка в эпоху обострения классовой борьбы.
Для русских языковедов статья Лафарга приобретает особый интерес. Она дает много материала, который сам собою напрашивается для сопоставления с языковыми явлениями послеоктябрьской эпохи. Но марксистских работ о русском языке до и после Октябрьской революции нет. Единственная же книга, посвященная этому вопросу, – книга проф. А. Селищева «Язык революционной эпохи» – является примером того, как некоторые ученые упорно не хотят уяснить сущность подлинной марксистской науки о языке. Положив в основу своей книги общую схему лафарговской статьи, Селищев компенсирует свой «либерализм» нормативным подходом к языку и махровым пуризмом, лишний раз подчеркивающим, что примерный образец диалектико-материалистического анализа беспримерно искажен в кривом зеркале консервативного идеалистического мышления.
Статья Лафарга «Французский язык до и после революции» была напечатана в феврале 1894 г. в недолго просуществовавшем французском журнале научного социализма «L’Ère nouvelle». Кратковременное существование журнала, сделавшее его сейчас вне Франции почти библиографической редкостью, и социалистическая ориентация его, не привлекавшая к нему внимания буржуазных ученых-языковедов, привели к тому, что работа Лафарга оказалась в разряде малоизвестных. В 1912 г., в годовщину смерти Лафарга, в «Ergänzungshefte zur „Neue Zeit“», появился немецкий перевод этой работы, сделанный Карлом Каутским-младшим и им же снабженный примечаниями. Не знаем, что здесь сыграло бóльшую роль – склонность ли Каутского к вольному изложению, стремление ли к популяризации или наличие под рукой оригинальных рукописей, расходящихся с текстом «Ère nouvelle» – может быть, все вместе, – но немецкий перевод часто, правда в мелочах, расходится с французским текстом. При сопоставлении их оказывается, например, что в немецкий перевод «Французского языка» вклиниваются фразы, которых во французском подлиннике нет и которые при ближайшем рассмотрении оказываются заимствованными из других работ Лафарга. Что касается примечаний, то они сводятся по преимуществу к сухому аннотированию незнакомых немецкому читателю французских имен. Но каково бы ни было качество перевода, появление его в «Neue Zeit» популяризировало работу Лафарга. Именно к этому переводу по преимуществу и обращались те, кто знакомился со статьей Лафарга.
На русском языке, несмотря на широкое использование ее некоторыми авторами, как, например, Константином Державиным в его статье «Борьба классов и партий в языке Великой французской революции»[1], – статья эта, как впрочем, и многие другие работы Лафарга, не появлялась. Еще в 1926 г. мы указывали на желательность перевода этой исключительно интересной работы Лафарга[2]. И только сейчас представилась возможность предложить ее вниманию советского читателя.
1
См. сборник «Язык и литература», том II, вып. I, Лен. 1927, Изд. Института языка и литературы при Лен. Гос. Университете.