При таком мироощущении в блатном жаргоне должны отсутствовать слова, информирующие о высоких моральных категориях. Вор не говорит о том, чего нет в его окружении, а если и случается ему порой проникнуть в мир моральных ноуменов, то, косноязыча и матерясь от затруднения, он прибегнет к общенародному языку, обслуживающему эти диковатые, далекие от него категории мира, где царит безраздельно «непонятное». Вместо «я тебя люблю» появляется цинично-издевательское «я на тебя упал», вместо друга – кореш, вместо мудреца и руководителя – пахан, вместо содружества – кодло, вместо работать – вкалывать, вместо ружья – дура, вместо уважительного смельчак недоброжелательное духарик. А такие категории, как нежность, ласка, привязанность, честность, верность, открытость, стойкость, доброта, самопожертвование, и сотни им содружественных, – вообще изгнаны из лексики, ибо нет их в жизни блатного. Высшая степень оценки человека – цедимые сквозь зубы «правильный мужик», «правильная баба». Блатной язык не признает восхвалений человека, он обслуживает лишь его унижения. Такова гносеология блатного – все сволочи, от любого жди подлости, а что сверх того – то «непонятное». И моральный императив, вытекающий из такой гносеологии, по-своему логичен: с каждым поступай подло, делать другому подлость хорошо, и предел твоего подлого отношения к подлецам определен лишь неизбежностью кары.
Языки мира изучены подробнейшим образом с точки зрения лексики, семантики, грамматики, синтаксиса. Но, сколько я знаю, их не изучали как моральную систему, как этическую философию. А жаль. Открылось бы много любопытного. Я пробовал это сделать. Думаю, что язык – имею в виду реально существующий наш родной русский – в котором имеется 50 синонимов украсть и только 5 – зарабатывать, 100 оскорбительных названий человека, вроде: дурак, мерзавец, негодяй, лентяй и т. д., и только 10, восхваляющих его: вроде мудрец, добряк, смельчак, молодец – такой язык зарождался во времена социального антагонизма, а не социальной гармонии. Уверен, что язык будущего гармонического общества и по лексике своей будет отличаться от сегодняшнего, еще выражающего давно преодоленные стадии взаимного недоброжелательства и взаимного соперничества. И уверен также, что в любом языке и жаргоне жаргон блатных будет резко выделяться своей антигуманностью – презрением к человеку, издевательству над ним, отрицанием в человеке всего нравственно честного и высокого. По философской сути своей блатной жаргон – антиморален.
4. Информативность взамен мышления
Главная функция блатного жаргона – информативность. Это связано с высокой степенью профессионализма. Вместе с тем, он недостаточен для обслуживания ремесла во всей его полноте, благодаря чему так развита в нем система намеков и подтекста. Практически он не справляется со своей прямой функцией, и очень многие «качания прав» исчерпываются взаимными уточнениями недосказанного и невыясненного. Очень забавно следить, как воры путаются, когда приходится объяснять друг другу что-нибудь, хоть сколько-нибудь выходящее за межи обыденного. Краткая, резкая, точная речь вдруг превращается в тягучую болтовню, рассказчик тонет в болоте тусклых слов.
И, соответственно, блатной жаргон не годится для логического мышления. Мышление невозможно без абстракций, без обобщений конкретности, без подъема над конкретностью. Именно это отсутствует в блатном жаргоне. Он даже общие понятия характеризует конкретными признаками. Благодаря такой особенности он кажется парадоксальным, поражает яркостью и меткостью. Если мы когда-нибудь откроем язык неандертальца, он, вероятно, тоже покажется нам ярким и метким. Но Гегель или Достоевский не найдут собеседника в неандертальце. Узкий прагматизм блатного жаргона делает его непригодным для мышления. Речь в данном случае идет не об абстрактном мышлении, а о мышлении логическом, замкнутом конкретной сферой. Даже если в своей профессии надо выйти за пределы деловой информации, воры обращаются к общенародному языку. Декарт не мог бы вырасти среди воров. Блатной существует не потому, что мыслит, а потому, что с недоступной нам остротой ощущает бренность существования. Бытие – всегда на пределе: и он может ежесекундно оборвать любое бытие, и его бытие могут оборвать или круто переменить. Рок ощущается всегда и всюду, это, правда, не создает фатализма, но и не стимулирует абстрактного мышления. Бытие вора слишком активно, чтобы породить фатализм, он сам выступает в роли Атропо, перерезающей нить бытия – но лишь чужого, собственное его бытие в руках зловещей Лахезис, которая тянет нить его существования, независимо от его стараний, по унылой формуле «поволокло по кочкам». Бытие трагично и неожиданно, практически вся жизненная энергия тратится на то, чтобы уцелеть. Абстрактного мышления такая обстановка не стимулирует.
Оно невозможно и по иной причине. Я знал лишь одного блатного – Сашку Семафора – имевшего за собой несколько лет студенчества. Даже человека со средним образованием среди них встретишь редко. Обычно блатные – недоучки. И они остро ощущают, что недоучки и неудачники. Когда я был начальником лаборатории на лагерном производстве, многие мои работники-блатные поступали на курсы и в школу – мы подталкивали их на учение. Получение свидетельства или диплома было равнозначно уходу из кодла. И, наоборот, те, что оставались ворами, бросали ученье. Это не значит, что они были лишены способностей. Среди воров типичны сообразительность, быстрота реакции, энергия, решительность – все это необходимые в их ремесле качества. Просто духовная культура и воровская профессия – понятия несовместимые.