Черный пес истолковал происшествие по-своему и решительно встал на мою сторону (моя любовь к собакам, по счастью, взаимна). Когда Белов дернулся вперед, чтобы помочь мне подняться, зверь загородил меня своим мощным телом и показал великолепные клыки.
— Ты что это, Хан?! — воскликнул шокированный бородач. Вышколенный Хан бросил на меня извиняющийся взгляд и неохотно отошел в сторону, но благодаря ему я успела подняться на ноги самостоятельно.
— Благодарю вас, я сама дойду, — холодно сказала Белову и, уловив насмешливый блеск в Прошкиных глазах, добавила: — Если вас не затруднит, донесите, пожалуйста, моего друга, а то он будет ковылять эти триста метров до рассвета. — Не дожидаясь ответа, я повернулась к ним спиной, повисла у Леши на руке и гордо (но, боюсь, совсем не грациозно) удалилась.
Хотя на катере мы добрались до места за десять минут, к моменту высадки было уже совершенно темно. На берегу нас встретил Марк — мрачный, как распорядитель похорон. Генрих, естественно, не появлялся. Марка как самого свеженького среди нас отправили наверх принести что-нибудь из носильных вещей Генриха, а мы остались ждать на берегу. С наступлением темноты поднялся ветер, и умница Хан занервничал.
— Похоже, будет гроза, — заметил бородатый проводник. — Надо бы поторопиться, а то след весь смоет.
Марк принес не одну и не две, а целый ворох вещей Генриха, включая фонарик, ручку и книжку по топологии. Хан обнюхал все это добро, покружил на месте, бросился в одну сторону, в другую, потом отыскал самый свежий след и уверенно рванул в противоположную от пансионата сторону.
— Ну конечно! Излюбленный трюк Генриха, — простонала я. — Почему же нам сразу не пришло в голову пойти туда?
Между тем собачий проводник, к моему удивлению, не побежал за Ханом. Вместо этого они с Беловым снова погрузились в катер и медленно поплыли вдоль берега.
— Чего это они? — не понял Леша. — А если след повернет или собака не сможет где-нибудь пройти? В такой темноте на берегу ее не разглядишь. Почему никто не пошел с собакой?
— Они торопятся, а собака бегает быстрее человека. Если Хан что-нибудь обнаружит или попадет в затруднительное положение, он подаст голос. Замечательный пес! — Последнюю фразу я произнесла с особой убежденностью.
— Ничего себе пес! — откликнулся Прошка. — Лошадь с тигриными клыками! А как кровожадно посмотрел на Белова, когда он тебя уронил! Я так и обмер.
Марк внезапно вышел из своей мрачной задумчивости:
— Что значит — уронил?
Я зарычала и оскалилась почти как Хан:
— Если кто-нибудь из вас скажет хоть слово по этому поводу, я этому мерзавцу глотку перегрызу!
Видимо, оскал у меня вышел впечатляющий, потому что больше никто не предпринимал попыток вернуться к запретной теме.
Внезапно небо прорезала вспышка, и почти сразу же ударил гром. Никогда еще я не видела, чтобы гроза начиналась так стремительно. Не успели мы подняться на плато, как хлынул ливень. Нет, ливень — не то слово. Впечатление было такое, словно мы встали под водопад. В одну секунду на мне не осталось ни одной сухой нитки.
Скользя и оступаясь на размокшей глине, мы вскарабкались на плато и кинулись к палаткам, но на полпути нас остановил отчаянный Лешин вопль:
— Бумага!
Я вздрогнула и обернулась. Марк остановился, и луч его фонарика скользнул назад. Под столовым деревом стоял грязный, мокрый Леша и нежно прижимал к груди намокший рулон туалетной бумаги. По скорбному лицу обильными слезами катились дождевые капли.
Палатки из парашютного шелка — вещь замечательная, но у них есть один существенный недостаток. На тропические ливни они не рассчитаны, да и в обычный-то дождь приходится накидывать пленку. Короче говоря, скоро мы обнаружили, что наши спальные мешки по консистенции напоминают кисель. Ливень кончился так же быстро, как и начался, но легче от этого не стало. Нам предстояло провести ночь на сырой земле, без спальников и даже без костра — дрова тоже вымокли, и развести огонь не представлялось возможным.
Счастье еще, что меня с детства приучили укладывать рюкзак так, чтобы вещи не отсыревали. Все, что хоть сколько-нибудь боится воды, я при укладке распихала по полиэтиленовым мешкам и теперь могла хотя бы переодеться в сухое. У ребят дела обстояли похуже, но и им удалось откопать в глубине рюкзаков не очень мокрую одежду. На этом наше везение кончилось. Беспокойство за Генриха, невозможность прилечь и поесть горячего совсем лишили нас духа.