Я поняла, что отсиживаться больше не могу, и спустилась в лагерь.
Увидев меня, все едва не сошли с ума от радости. Даже Прошка и тот не набросился на меня с претензиями.
— Варька! Слава богу, живая!
— Мы уж не знали, что и делать.
— С тобой ничего не случилось?
— Ты заблудилась? Мы тебя звали, звали…
— Не заблудилась. Просто пригрелась на солнышке и уснула. В вашем обществе ведь выспаться невозможно. Что у нас на ужин? Я ужасно голодная.
За очередными треволнениями об ужине все совершенно забыли и теперь страшно засуетились, чего я и добивалась. У моих друзей есть один пунктик — они всегда стараются впихнуть в меня побольше еды. Поскольку обычно я всячески противлюсь их усилиям, то мой вопрос о еде прозвучал в их ушах сладкой музыкой. Все самозабвенно бросились стряпать, а я получила небольшую передышку.
Но за все надо платить. В расплату за передышку пришлось изображать зверский аппетит, тогда как мне кусок не лез в горло. Не думаю, что мне удалось убедительно справиться со своей задачей, но живот я набила так, что едва дышала.
— Фу! Не могу больше! У меня такое ощущение, будто я сейчас рожу. Пойду лягу, может, легче станет.
— А как же чай? — умоляюще спросил Генрих.
— Издеваешься? Если я сделаю еще хоть один глоток, вы меня уже не откачаете. Хорошо, если без чая в живых останусь. — И я тихонько отползла в свою палатку.
Ребята еще немного посидели, поговорили и тоже разошлись.
Я выждала около часа, потом, понадеявшись, что все заснули, вылезла из палатки и бесшумно развела костер. Глядя на живое пламя, я вспоминала подслушанный разговор и все больше погружалась в отчаяние.
«Они никогда не расскажут мне о своих сомнениях. Будут делать вид, что относятся ко мне по-прежнему. А потом я внезапно обнаружу, что у меня больше нет друзей. Ни ссоры, ни разрыва, только все чаще и чаще неотложные дела будут становиться помехой нашим встречам, посиделкам, задушевным разговорам».
— Не спится? — услышала я за спиной голос Марка и, вздрогнув, обернулась.
— Нет. Я днем выспалась.
Марк сел рядом, и мы долго молчали.
— Знаешь, я ведь слышала ваш сегодняшний спор со Славками, — сказала я наконец.
— Да мы догадались. Не забивай себе голову.
— Легко тебе говорить! Если этого злосчастного убийцу не поймают, я не отмоюсь до конца жизни.
— Брось. Если Славкам угодно тебя подозревать — на здоровье. Те, кто близко тебя знает, никогда в эту чушь не поверят. А остальные — что тебе до них? Насколько я помню, ты всегда плевать хотела на мнение посторонних.
— Посторонних — да.
— В чем дело, Варька? Что за намеки? Неужели ты думаешь, что мы хотя бы на минуту…
— Я не думаю. Не забывай, я ведь тоже вас близко знаю. Так вот я готова чем хочешь поклясться, что Генрих изо всех сил гонит от себя сомнения. Но рано или поздно они вернутся…
— Перестань. Ну, может, Генрих и усомнился на мгновение. Что тут такого? Ты же сама меня подозревала. И Генрих подумает немного и поймет, что все Славкины домыслы — бред сивой кобылы.
— Что за разговорчики в неурочное время? — гаркнул у нас над ухом Прошка. — Завтра пойдете сортиры чистить.
— Уймись, придурок, — буркнул Марк. — Перебудишь ведь всех.
— Да кого будить-то? Леша, во всяком случае, не спит.
— Правда? — обрадовалась я. — Тащи его сюда, Прошка. Он мне просто позарез нужен.
— Ну конечно! Нас ей, видите ли, недостаточно. Мы ночами не спим, за нее переживаем, а она только о своем драгоценном Лешеньке думает!
— Зачем я тебе нужен, Варька? — Леша вступил в пятно света от костра.
— Мы сейчас убийство будем раскрывать. Без твоей феноменальной памяти нам не обойтись.
— А меня не зовете?! — послышался негодующий возглас Генриха. — Вы собираетесь распутывать убийство без меня?
— А на что ты нам нужен? — удивился Прошка. — Ты только и способен твердить: тот не мог этого сделать, этот ни за что на свете, а о той вообще говорить не приходится! Эдак мы до зимы тут просидим и ни на миллиметр с места не сдвинемся!
— А ты уверен, что без Генриха сдвинемся? — усомнился Леша. — Мы уже почти неделю разные версии выдвигаем и тут же обратно задвигаем.
— У меня есть план, — сообщила я. — Давайте поиграем в логическую игру. Предположим, у всех нас были какие-то мотивы для убийства. Серьезные или нет — не имеет значения. Например, нас с Марком на убийство личная неприязнь толкнула. Прошка из любви к комфорту убил — понял, что, если Мирон будет вертеться у нас под ногами, спокойного отпуска нам не видать как своих ушей.