Они сидели за столом и пили чай — Славка ко мне боком, Татьяна — спиной. Когда я вошла, и он, и она повернулись лицом к двери. При виде меня в глазах Славки мелькнуло удивление и настороженность; Татьяна же восприняла мое появление совершенно спокойно — только посмотрела вопросительно. «Если судить по их физиономиям, то убийца скорее Славка, чем Татьяна, — подумала я. — Хотя, если он считает убийцей меня, отсутствие признаков бурной радости на его лице вполне понятно».
— Привет, — сказала я хмуро. — У нас опять ЧП. Генрих занедужил.
— Здравствуй, Варвара, — сдержанно поприветствовал меня Славка. — Мне очень жаль. Можем мы чем-нибудь вам помочь?
— Ты — нет. Разве что Татьяна… Мы думаем, он просто сильно обгорел, но хотелось бы на всякий случай показать его врачу. А сюда он не дойдет — ноги сбиты и высокая температура.
— Но Таня — хирург, — напомнил Славка.
— Конечно, я схожу, — сказала одновременно с ним Татьяна, вставая.
— Тогда я с тобой, — быстро решил Славка и тоже встал.
— Э-э… тебе не стоит идти, Славка, — промямлила я и стала лихорадочно соображать, почему не стоит. — Ты… видишь ли, ты расстроил вчера Генриха, и мы боимся, что твое появление ухудшит его состояние. — (Боже, какую чушь я несу!) — То есть… у Генриха совсем упадет настроение, а при болезни это ни к чему. Лучше пусть Татьяна одна со мной пойдет. Мы потом ее проводим.
Славке совершенно не понравились ни мои слова, ни мое желание увести с собой его жену. Он было уже открыл рот, чтобы ответить категорическим отказом, но вмешалась Татьяна:
— Варвара права, Владик. Больных, да еще с температурой, нельзя расстраивать. Это снижает иммунитет. И потом вы со Славой хотели ехать за билетами. Чтобы вернуться сегодня, надо отправляться сейчас.
Я пристально посмотрела на нее и поняла: Татьяна догадалась, зачем она нам понадобилась. Прав Леша: актриса из меня никудышная. Но почему Татьяна не увильнула? Не то что не увильнула, а прямо-таки полезла на рожон. Ведь Славкина позиция давала ей возможность избежать неприятного разговора, не шевельнув пальцем. Скажу сразу: ответа на этот вопрос я не знаю по сей день. Может быть, она не хотела всю жизнь прожить в неизвестности, а может быть, считала, что мы все-таки способны делать гадости бескорыстно. Но так или иначе, она отговорила Славку идти с нами, а сама пошла.
Мы миновали ворота пансионата, ущелье, забитое туристами, и дошли до нагромождения крупных камней, за которым народу было значительно меньше. За все это время ни одна из нас не произнесла ни слова. Но когда мы перелезли через камни, Татьяна остановилась и посмотрела мне в глаза:
— Генрих — это только предлог, да?
— Да, — ответила я прямо.
Она отвернулась к морю, потом медленно пошла дальше.
— Я в общем-то догадывалась, что рано или поздно вы доберетесь до правды. Значит, мне не удалось сбить вас с толку? Жаль. Хотя, конечно, глупо было на это рассчитывать… Могу я спросить, что вы собираетесь предпринять?
Татьяна говорила ровным, совершенно спокойным голосом. И выражение лица у нее было не встревоженным, а, скорее, грустным. На меня она не смотрела, но не потому, что избегала моего взгляда. Казалось, она просто любуется игрой солнечных бликов на рябой поверхности моря.
— Не знаю, — ответила я после паузы. — Мы над этим как-то не думали. Пока что нам просто хотелось бы выслушать твою историю. Одно я могу обещать тебе твердо: доносов писать мы не будем.
— В этом-то я не сомневаюсь, — Татьяна усмехнулась. — При всей своей многогранности, на доносчиков вы не похожи. Знаешь, я никак не могу подобрать определение для вашей живописной компании. Вы представляетесь мне неким уникумом, некой популяцией, не имеющей аналогов в животном мире. Умственно отсталые гении, трезвомыслящие сумасброды, сентиментальные циники, суетливые пофигисты, взрослые дети — как вас назвать?
— Группой даунов, — с готовностью подсказала я.
— Как назвать ваши отношения? — продолжала Татьяна, пропустив мою реплику мимо ушей. — Дружескими? Родственными? По-моему, вы давно уже перешагнули «заветную черту», которая «есть в близости людей», и из отдельных личностей превратились в диковинный единый организм.
— Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй. Вот ужас-то! Теперь я буду с криками по ночам просыпаться.
Татьяна вдруг остановилась и посмотрела на меня жестко.
— Варвара, я не могу рассказать свою историю вам всем. Может быть, это инстинкт самосохранения. Сейчас мы разговариваем без свидетелей, и при случае я смогу от всего отпереться. Но отпереться от слов, сказанных в присутствии пяти человек, очень трудно, если вообще возможно.