Самое важное, пожалуй, случилось потом. Когда прозвенел звонок и все собрались выходить, меня задержала учительница. Ее звали Рут, и я ее очень любил. Она присела на корточки передо мной, а руки положила мне на плечи, будто я ударился лицом или как-то нехорошо себя повел. Я помню ее лицо, глаза, взгляд. «Откуда взялась эта история?» — спросила она. Она казалась взволнованной, и, чтобы не волновать ее еще больше, я пожал плечами и опустил глаза. Я не осмеливался сказать, что сам все выдумал. Что все это придумано прямо с ходу, что все вранье от начала и до конца. Я хотел вырваться из ее рук и совсем не знал, что ответить. Она продолжала пристально смотреть мне в глаза, и я пообещал себе, что больше никогда не буду рассказывать таких историй. Впервые я провинился и совершил нечто незаконное. Я ведь всегда был такой хороший, всегда все делал как надо. Теперь я не знал, что меня ждет. «Да ты выдумщик», — сказала Рут, глядя на меня с удивительной улыбкой. «Я больше так не буду», — выпалил я и почувствовал, как мерзкое чувство стыд зарождается у меня в животе и поднимается к груди, а потом и к лицу. Тут она меня отпустила, и я помчался к остальным, но ее слова меня не отпускали, от них было невозможно сбежать. Рут заронила их в мою душу, и потихоньку они начали там прорастать. Я был не такой, как все. Я был выдумщик. Мне казалось, по мне это видно. Это видно по глазам или даже написано на лбу. Я пообещал, что никогда больше не буду ничего выдумывать, я ведь хотел быть хорошим и делать все как надо и надеялся, что остальное пройдет само собой.
Был уже второй час, когда она оделась и спустилась на кухню. Поставила чайник на огонь и стала ждать, когда вскипит вода. Приготовив кофе, она достала чистую чашку из шкафа и села за кухонный стол на место Дага, оттуда открывался вид на равнину в сторону Брейволлена. Что-то в ней появилось, что-то легкое, совершенно невесомое, что никак не отпускало, не давало уснуть. Почти каждую ночь она лежала рядом с Ингеманном и подолгу смотрела в потолок. Слушала музыку, доносившуюся из комнаты Дага, и каждый раз, когда музыка затихала, прислушивалась. Вот и этой ночью она слышала, как он встает с кровати и что-то бормочет, но разобрать слов не могла. Потом она заснула и проспала пару часов. Сон был легким, как парение. Обрывки сна всплывали в сознании, но все было незнакомым, словно она смотрела чужой сон.
Потом она резко проснулась от шагов по лестнице. Позвякивание ключа, пока он надевал куртку. Щелчок замка. И тишина, как только стих вдали шум мотора.
Вскоре она поднялась.
Она сидела и слушала ровное тиканье часов над холодильником. От чашки поднимался пар, словно длинные, рваные знамена, развевающиеся на ветру и исчезающие в небе.
Прошло немало времени, прежде чем она увидела приближающуюся на большой скорости машину. Было еще темно. Свет фар подпрыгивал вместе с неровностями на дороге. Машина сбавила скорость, доехав до перекрестка, свернула налево, и передние фары ножом рассекли белый прозрачный туман, висевший над землей.
Это был он.
Машина остановилась прямо возле стены дома. Она услышала радио, которое работало еще несколько секунд, пока все не стихло, потом открылась дверь, раздались его шаги. Она слышала, как он разговаривает сам с собой во дворе. Она уже почти к этому привыкла. Он мог вдруг задать вопрос сам себе. Или поправить себя. Такое случалось несколько раз, но Ингеманну она ничего не говорила. Поначалу такое случалось, только когда громко играла музыка, но позже и в тишине. В первый раз она испугалась. Она сидела с рукодельем одна в гостиной и вдруг услышала, как Даг с кем-то разговаривает на втором этаже. Казалось, будто с ним кто-то есть. Другой человек. Кто-то из бывших одноклассников? Она поднялась и постучала, и, когда он открыл, в комнате кроме него никого не оказалось. Лицо его замерло в странной гримасе, которая напугала Альму. Но потом лицо смягчилось, все растаяло, странное, искаженное в гримасе лицо будто уплыло куда-то, а прежнее вернулось.
Она встала, подошла к двери и стояла, прислушиваясь, с дымящейся чашкой в руке. Во дворе все стихло. И тут он зашел на кухню.
— Не спишь? — спросил он.
— Хочешь кофе?
— Кофе посреди ночи? — ответил он.
— Почему бы и нет?
Она налила кофе в большую белую чашку и поставила ее на другую сторону кухонного стола, туда, где было место Ингеманна.
— Проголодался? — спросила она. — У нас есть свежий хлеб.
Он сел за стол, а она достала белый хлеб из шкафа и отрезала три куска, которые один за другим повалились на бок. Он промолчал. От него пахло весенней ночью и выхлопными газами.